Теперь Александр Александрович смотрел на водителя совершенно обычным взглядом, со всегдашней своей ироничностью:
— Спасибо, Алешенька, за беспокойство! Но честное слово, ничего серьезного! Бессоные ночи, все на нервах, перекусить толком некогда. Откуда тут здоровье возь мется? Ну прихватило слегка. Пустяки!.. Поезжай, поез жай! Все нормально. А от встречи этой я отказаться никак не могу. К сожаленью, — он усмехнулся горько и добавил: —Такова моя участь!
Хлопнув водителя по плечу, Дикообразцев направился к трапу, перед которым чему-то смеялись скучающие милиционеры.
Водитель же, потоптавшись, наблюдая за тем, как милиционеры пропускают Дикообразцева, вернулся в автомобиль и уехал.
Спецпропуск исполнительного директора, действительно, не вызвал у дежурных вопросов.
Зато мрачный тип, торчавший у трапа на теплоходе и выряженный в белую парадную матросскую форму, пропуск у Дикообразцева выхватил и принялся изучать его, вертя в руках как нечто диковинное.
— Так-так! — кривился он усмешкой живодера, ухва тившего за холку очередную беззащитную жертву. — Дикообразцев? Александр Александрович? Исполнительный, значит, директор?.. Явились, стал-быть, не запылились? Храбрец вы наш, удалец! Ну-ну, входите! Добро пожаловать! Вас ждут. И еще как ждут! Хе-хе…
— Кто ждет и где? — Дикообразцев и удивился, и в то же время не захотел вступать с матросом в пререкания.
— А вот по лестнице вниз и по центральному коридору. Никуда не сворачивайте, там вас и встретят. Когда потребуется! — и матрос указал на лестницу, сбегавшую в трюм.
Не удостоив его и взглядом, Александр Александрович начал спускаться.
Лестница оказалась длиннее, чем ожидал Дикообразцев.
Яркий праздничный свет иллюминированной палубы теплохода постепенно от Дикообразцева отстал, как стихла и бодрая музыка, разливавшаяся по Волге. В просторном овальном холле, куда Александр Александрович спустился по лестнице, было сумрачно, тихо и неуютно. Слева от Дикообразцева оказалась глухая стена, справа — широкий коридор, уводивший мимо редких дверей куда-то во тьму.
— Смелее, смелее! — скатился по лестнице издева тельский окрик матроса. — Уж если пришли, так чего же тут?! Раньше следовало думать и колебаться. Встал на дорогу — иди!
Покосившись на мутное пятно света, обозначавшее лестницу, Дикообразцев вздохнул.
Ему вдруг стало жалко себя. Жалко, как не было никогда раньше… Нет, было, пожалуй! В детстве, когда он пытался понять, что же такое смерть. Когда он примеривал к себе безликий глагол „скончаться“…
Как хорошо было в детстве! Губы кусай над вопросами безответными, плач в подушку, будь испуганным сколько угодно, и никакого сомненья, что папа с мамой помогут и защитят, что бы ни случилось… И никто не стоит за спиной, и не смотрит, примериваясь, как ты поступишь, что сделаешь в следующее мгновенье. Никто не прошепчет: „Я ожидал от тебя другого…“
Почему он сейчас должен идти по этому коридору? В темноту. Неизвестно к кому. Зачем? Для чего, для кого должен мучить себя вопросами, ожиданием страшного? Кто сказал, что он это должен? Что заставляет его? Вот же лестница, свет вверху! Там и музыка, там веселятся. Почему бы ему не подняться по ней? Но он спустился по лестнице, как когда-то спустился с Лысой Горы. И теперь его эта дорога привела к коридору, где двери закрыты наглухо для него… А позади он оставил столько людей, которые любили его и погибали, спасая. Он же лишь говорил о любви, но самой любви им так и не дал. И вот сейчас в заложниках Анна.
Даже если легат не убьет ее вместе с ним, жизнь у Анны теперь будет страшнее, чем у рабыни. После того, как Станий-младший убьет его.
А будет именно так! Потому что из этого коридора ему живым не уйти. Он это чувствует. Так не лучше ль подняться по лестнице и сказать» сем, что он никакой не Вар-Равван?! Вот смотрите, нет у него никакого кольца. Не-ту! Он — Дикообразцев. Все остальное — миф, детская сказка. Никакого Вар-Раввана давно уже нет. Если был он: вообще! Так и сказать… И тогда, может быть, всем действительно станет лучше, легче и… проще?
Да, проще! Если не было Вар-Раввана, значит можно жить так, как хочется. Ничего себе не запрещая, ни на кого не оглядываясь. Если никто не спускался с Лысой Горы, значит… никто не спускался. И дорожка та непротоптанной так и осталась! Братцы мои, как все просто!
Откажись… от Марии, от тех пастухов, изрубленных на куски обозлившимися солдатами, от Андрея, ученика из Цобы, отданного на растерзанье львам вместе с сотней других, считавших себя учениками Вар-Раввана и также скормленных римлянами измученным голодом львам.