Откажись, откажись, откажись! И от Анны тоже. Но отказавшись, ты будешь мучиться один. Только ты. Другие же перестанут гибнуть из-за тебя. Те, кто останутся после этого, не будут мучиться ни из-за кого…
— Эй ты там, храбрец-удалец! — прилетел из яркого мира снисходительный смешок матроса с живодерской улыбкой. — Ну чего ты топчешься, как конь у сена, до которого не дотянуться? — Давай сюда! Не стесняйся! Пошутили и — хватит… Пошутили? Кто здесь шутил? Ничего себе шуточки…
— Нет, мой друг, — отозвался Дикообразцев на арамейском, — вы ошиблись. Я не шутил. Он вздохнул, сунул руки в карманы и шагнул в коридор. Коридор его встретил тяжелым воздухом, пропитанным запахом плесени. Дикообразцеву стало тоскливо. Было в детстве такое, когда они шастали по подвалам. В холоде, сырости и сплошной темноте, где мерещились призраки, и от каждого звука сердце пронзала спица тоски. Тогда они шарили обычно в карманах, чтобы найти хоть какой-то предмет и зажать его в кулаке. С ним было легче. Что угодно, зажатое в кулаке, успокаивало и придавало уверенности.
Вот и сейчас Александр Александрович по давней привычке стал шарить в карманах. И неожиданно обнаружил моточек обыкновенной медной проволоки, который дня три назад его попросил припрятать младший из сыновей. Чтобы средний не обнаружил. В первый миг Дикообразцев, обрадованный находкой, сжал моток в кулаке. Но внезапно его осенил чудесная мысль.
Он распутал моток и потом накрутил проволоку на указательный палец правой руки. Получилось… кольцо! Да, кое-какое, не то, без насечки. Но все равно. Кольцо. С ним на пальце Дикообразцев пошел решительнее. Он не задумывался, почему. Он вопросов себе не зада вал, потому как боялся, что нет вопроса, на который сей час он нашел бы ответ. Он просто знал, что должен идти. Как знают птицы что им надо вернуться весной даже из самых красивых теплых стран, даже от самых насиженных гнезд. Вер нуться, ну, вы сами знаете, к чему и куда…
Дикообразцев шел медленно. Вытянув правую ру вперед, потому как совсем ничего не видел. И не мо разобрать, то ли было вокруг так темно, то ли ослеп он. По бокам от него, должно быть за стенами коридора, слышались звуки, как из-под подушки. Глухие, неясные. Порою ему почему-то казалось, что это далекие звуки. Или давние. Очень и очень давние. И долетают они не из-за стен, а через годы, через столетья, сползшие за горизонт.
Если бы в эти минуты его спросили, кто он такой, то Александр Александрович не смог бы ответить. Там, в коридоре, в темноте, с вытянутою рукою слепца он не знал себя и не помнил. И не смог бы сказать, куда он идет.
К свету?.. Какому? К выходу?.. Но из чего и куда?
Однако, желанья вернуться, попятиться, плюнуть на все и убежать он не слушал.
Было, было такое желанье. Благоразумное, правильное. Душило сердце, нашептывало горячо, прямо в душу: «Возвращайся, вернись… Что ты делаешь, глупый?!».
Смешно и завидно! Но Дикообразцев шел вперед вопреки рассудку. Если бы все мы умели презреть железные аргументы рассудка! Если б умели…
Позади себя, за спиной, Дикообразцев услышал чужое дыханье.
— Кто здедсь? — вымолвил он сухими губами.
— Это я, Сабина, — тихий ответ хрипловатым голосом юноши.
— Сабина?..
Ну, конечно! Мальчик из Гинзы! Тот, что ночью пробрался во двор Бен-Халима и перерезал веревки, державшие Вар-Раввана у дерева. Сабина, Сабина… Слышал Вар-Равван, что через несколько лет этот мальчик стал называть себя его, Вар-Раввана, учеником.
С группой друзей Сабина путешествовал из деревни в деревню, из города в город и повторял людям то, что сам слышал от Вар-Раввана, и пересказывал то, что сам видел. Это он же, Сабина, стал первым из тех, кто записал все, что помнил о Вар-Равване, на папирусе. Помнится, Вар-Раввану показывали один из списков воспоминаний Сабины. И он был удивлен неприятно, как многое оказалось в рассказе напутанным. Сабине слагать бы поэмы и драмы! В том он поспорил бы с великими греками.
Впрочем, главное, что Сабина правильно изложил смысл того, что говорил Вар-Равван. Ну а сказки… Сказки, — решил Вар-Равван, — будут на пользу. Взрослые любят сказки сильнее, чем дети. И в таком изложении, как у Сабины, они лучше поймут, что хотел Вар-Равван.
Они так никогда и не встретились. С Сабиной случилось что-то ужасное. Кто-то предал, и римляне настигли его… Подробностей Вар-Равван не слышал. Но он знал, что несколько месяцев римляне охотились за Сабиной ожесточеннее, чем за ним. Эти месяцы Вар-Равван жил спокойно неподалеку от Назарета. Почти открыто, почти на виду у римлян. Должно быть, Сабина выдал себя за него, Вар-Равва-на. Так делали многие. Но редко кто соответствовал этому имени больше, чем Сабина.