Похоже, им больше было нечего сказать.
Они молчали. Он — стоя на колене, припав щекою к ее руке. Она — откинувшись на спинку стула напряженно, второй рукою, кончиками пальцев поглаживая бокал, в вине которого сияли звезды свеч. Совсем как на новогодней елке цвета крови.
Молчание прервала Маргарита Николаевна:
— Послушай, давай серьезно и без лишних нервов…
— Давай, — послушно согласился Кавалер.
— Ты вроде пишешь роман.
— Почему же «вроде»?
— Ну как же! Сам говорил, что ты не пишешь, а пишется роман. И пишется он так, как захочет. Ты им не руководишь. Все получается само собой. Я правильно все сказала?
Он поднялся с колена и медленно вернулся на свой стул.
— Да, в общем правильно. И это называется писать экспромтом. Так что же?
— А то, что авторства тут твоего, по-моему, не так уж много! — как саблей махнула Маргарита Николаевна. И прикусила губу. Ей стало стыдно. И больно за любимого.
Но Кавалер ничем не выдал ни боли, ни обиды. Он головою покачал и произнес задумчиво:
— Ты несправедлива… Ведь то, что получается экс промтом, рождается не где-нибудь, а в голове. Моей. И в сердце тоже моем… Так почему же я не автор? Другое дело, что механизм экспромта непонятен. Но я и не собираюсь разбираться, как он работает. Он есть во мне, и этого достаточно. С избытком. А если кто-то другой намерен претендовать на авторство романа… Прекрасно! Пусть сядет рядом и пишет дальше. Посмотрим, что получится. Я не завистлив.
Увидев, что Кавалер отнесся к ее словам спокойно, Маргарита Николаевна продолжила:
— Ты не завистлив, я это знаю и еще больше люблю тебя за это… Но согласись, что талант писать экспромтом тебе дарован свыше. Так?.. Тогда ты должен согласиться и с тем, что выступаешь в роли, ну, скажем, медиума. Ты — посредник между каким-то высшим откровеньем, которое нисходит на тебя, и обыкновенными бумагой, ручкой. Что даст тебе вот это откровенье, то ты и переложишь на бумагу- Ведь так?
— Так.
— А если так, то полностью роман твой твоим назвать нельзя. И подпись твою под ним я ставить не решилась бы… Ведь настоящий автор, мне кажется, лишь тот, кто делает, что только он захочет!.. Я умоляю тебя — стань автором. Стань тем, кого все звали Мастер. С большущей буквы прописной! Не будь так холоден писать, что снизойдет… Вот — я! Возьми меня и дай мне волю в своем романе. Я буду твоей рукою в нем, твоим дыханьем. Я его согрею! Я справедливость в него внесу!.. Сейчас ты не такой, как был. Нас мир без солнца сделал ледяными. И я прошу тебя — оттай! Стань прежним! Вернись ко мне, мой Мастер!
Она дышала тяжело и раскраснелась. Но не от вина, хотя и несколько раз, пока все это говорила, прикладывалась к бокалу. Она смотрела на Кавалера так, как смотрит умирающий на доктора. Со страстью. С мольбой. И страхом. Не знаем, что происходило в душе у Кавалера, но на лице его ни бури, ни тени борьбы сомнений не появилось. И Маргарита Николаевна поникла. Ей стало зябко. Она взяла бутылку, наполнила бокал почти что до краев. Но в то мгновенье, когда она губами коснулась бокала, Кавалер спросил:
— Ты хочешь, чтобы я вписал тебя в роман?
Вино плеснулось радостно на скатерть.
— Хочу! Так надо… Мне и тебе. Роману!
— А что же будет с нами? — все с тем же гипсовым лицом спросил чуть слышно Кавалер.
— Мы будем любить друг друга еще сильнее.
— Ты победила, — поднялся Кавалер.
— Не я. Ты победил, мой Мастер. Ты!
ГЛАВА 25 ПЛЕН У ЛЕГАТА
Анна лежала на кожаном диване и уже не плакала она от слез устала, обессилела, а потому лежала бледная с закрытыми глазами и неподвижная, когда в двер постучали. В дверь каюты. Анна не пошевелилась. Она решила, что это в очередной раз явился кто-то из помощников Стания-младшего. С корзиной фруктов, с охапкою цветов, которыми и так была заставлена каюта, или с кувшином древнего вина. Откуда только Станий брал эти вина здесь?
Анна не пошевелилась.
Но Станий, листавший рекламные журналы у круглого зеркального стола, поднялся настороженно. В дверь постучали не условным стуком. И это его встревожило. Он посмотрел на Анну, на ее бесстрастное лицо, и ее как будто ударило под дых.
Лежит! Чужая… И никаким словам не поддается! Н хочет слушать. Твердит свое.
Ч-ч-черт! Этот Вар-Равван…
Выкрав Анечку и усадив ее в микроавтобусе меж двух слонов-милиционеров, которые по договоренное напялили на головы свои дурацкие маски, чтоб напугать ее сильней, Станиев некоторое время не говорил ни слова.
Когда ее внесли в микроавтобус, он сказал:
— Ну вот и все.
И отвернулся. Пусть испуг проймет ее насквозь. Пусть обреченность ее парализует. Конечно, Станий-младший знал, что Анна не из пугливых. Знал, что она умеет переносить любые испытанья, а в час опасности в истерике не бьется и ведет себя похладнокровней многих из мужчин. Но…