Побагровевший, словно тужившийся, Генрих Поликарпович не сразу нашелся, что сказать. Плотно сжатые, вроде как даже склеившиеся губы его разжиматься не хотели упорно. Да и не знали они, что бы такое произнести.
Слюняев же наоборот — ожил, лицом засеребрился… Молодец Поцелуев! Все правильно выдал, в самую точку!.. Правда, никакого рапорта он, Слюняев, не сочинял, но это уже пустяки, мелочь. Теперь киновед и жалел, что не сочинил, не сообщил куда следует о проделках начальника областной культуры. Пора, пора! Другим способом таких вот похрюкиных не перешибешь, — решил киновед.
Однако Похрюкин в растерянности томился недолго:
— Вы, наверное, товарищ э-э-э…
— Поцелуев, — напомнил ему советник, улыбаясь обворожительно.
— Да, конечно, простите, товарищ Поцелуев… Вы, наверное, что-то напутали, — силился улыбнуться Похрюкин.
Поцелуев осуждающе выпятил нижнюю губу:
— Я? Напутал? Нет, товарищ, я никогда ничего не путаю. Иначе давно бы, как говорится, вылетел из нашего многоуважаемого учреждения. У нас с теми, кто путает, не церемонятся… Но вы, как мне кажется, слова мои истолковали неправильно. Вы, должно быть, реши ли, что я иронизирую, что в словах моих таится некий второй, а то и третий смысл… И напрасно! Поверьте, никакого второго, третьего, тридцать четвертого смысла в них нет. Процитированная характеристика, которую дал вам товарищ Слюняев, нас более чем устраивает. И вашей деятельностью мы довольны вполне. Особенно в том плане, что проводилась она по собственной инициа тиве… Ведь вы ведете работу неимоверно сложную.
Поверьте, уж я-то знаю, что говорю!.. Экономику, ска жем, или науку развалить куда как проще. Строй обще ственный— вообще делать нечего. Цыкни на кого следу ет, кулаком погрози кому надо, и — готово. Согласны? А вот культура… Вот поэтому-то мы и ценим ваши усилия чрезвычайно высоко. И те, кто меня послал, поручили выразить вам благодарность и вручить материальное поощрение. Что я сейчас и сделаю с удовольствием.
С этими словами Поцелуев вскочил, обежал широченный стол и затряс ослабевшую, как после перелома, неприлично вспотевшую руку Похрюкина.
Затем советник вытянул из заднего кармана джинсов толстую, банковски опечатанную пачку зеленовато-серых купюр:
— Получите!
Утративший способность соображать Похрюкин деньги безропотно принял.
— Распишитесь!
На столе появился разлинованный под ведомость лист бумаги, а в руке начальника областной культуры возникла увесистой элегантности чернильная ручка с золотым, вне сомнений, пером, писавшая красным.
Похрюкин обреченно вывел в указанной советником графе автограф, и только после этого способность соображать вернулась к нему:
— Простите, но я не совсем…
— Вы не совсем понимаете, что за деньги и за что вы получили? — перебил Поцелуев, уже возвратившийся на прежнее место. — Извольте… Учреждение, которое я имею честь представлять, мягко говоря, не очень устраивает то, что в последнее время происходит вокруг… Я думаю, вы догадываетесь, что я имею в виду… Мы долго, слишком долго терпели, надеясь, что события вернутся в нормальное русло, и разум возьмет верх. Но теперь стало ясно, что само собой это не произойдет. Хотя бездарные попытки и предпринимались… А посему мы решили перейти к наступательным действиям. И начали с того, что разыскиваем истинных патриотов и оказываем им необходимую помощь… Самое главное сейчас — подготовить поле для предстоящей созидательной работы. То есть, надо разрушить, развалить то, что поналепили здесь бездарные фантазеры и безответственные аферисты. Получается как бы перефразирование всеми нами любимой песни: «Мы их, мы новый мир развалим, а нужный нам воссоздадим!».
Эту фразу Поцелуев даже напел, причем, весьма похоже на известного певца, на то, как звучал оригинальный вариант песни в дни особых торжеств, разливаясь по улицам и площадям и выводя на эти самые улицы и площади миллионы людей, сплоченных единым и несокрушимым желанием праздника.
И представилось Похрюкину, что снова за окнами его кабинета крепко бьются, полощутся на ветру языки кумачового пламени, и хрипят разукрашенные репродукторы, аж выгибая фонарные столбы, и…