И действительно, как Анечка ни старалась, но ей предлагали роли только распутниц, потаскух, коварных соблазнительниц да проституток.
Сначала она соглашалась на них, поскольку просто ужасно хотела сниматься, ну а потом выяснилось, что ничего другого делать-то она не умеет. Иных ролей ей не давали.
Круг замкнулся.
Что касается зрителей, то они, наивные, очень быстро поверили в то, что Анечка и в жизни такая же, как на экране. И сделалась она для зрителей олицетворением прекрасного порока.
Ну а какой же фестиваль без порока? Разве может быть у нас настоящий праздник да без греха?
Вот Анечка и получила в числе первых приглашение на фестиваль, золотом тисненное на королевской финской бумаге, упаковала вещи и в сопровождении покорного своего воздыхателя актера Феликса Гуева, который почему-то считался ее мужем, погрузилась на теплоход.
…Проснувшись в то утро в своей каюте одна, Анечка надула губки, вспомнив, как прилипчив был ночью, в ресторане, знаменитый актер Обулов, пьяно требовавший, чтобы она отправилась с ним к нему в каюту попробовать какого-то немецкого ликера, и нахально обещавший, что она об этом не пожалеет, как не жалеют актрисы С-ец, 3-ва, Х-нен, Д-кая и другие, полный список которых Обулов не вспомнил.
Анечка постаралась забыть об Обулове, вечно юном корсаре, как и о сценаристе Тишкове, ночь напролет певшем ей хорошо знакомую песню о том, что будто бы пишет он для нее специально сценарий, разумеется, гениальный, и ему чрезвычайно необходимо сейчас же зачитать ей некоторые фрагменты, дабы она вникла и оценила. Но сценарий у него, само собою, в каюте, и вынести его в ресторан невозможно никак…
Проще было бы предложить прямо: «Пойдем переспим». Анечка сразу бы и послала предложившего понятно куда. Тут же приходилось отшучиваться, улыбаться, строить из себя непонятливую.
А самое забавное, знаете что? Самое забавное и самое грустное то, что Анечка была совершенно не такой, какой представляли ее, как думали о ней миллионы зрителей и слишком многие из коллег. Не была!
Не верите, что возможно, так часто и ловко, с таким вожделеньем во взоре снимая с себя все перед камерой и так возбуждающе мастерски занимаясь любовью на глазах у притихших миллионов зрителей, но в то же время в жизни не быть?..
Ну, не верите, так и не верьте. Вам же и хуже. Ибо тот, кто не верит, что из кучи дерьма может к солнцу взметнуться благоухающая фиалка, тот сам обречен ткнуться в конце концов носом в эту самую кучу. Чего я никому не желаю…
Проснувшись и отмахнувшись от тошных воспоминаний о сценаристе и Обулове, об эстрадном певце Крику-нове и рыхлотелом критике Жадном, которые так же в ту ночь что-то ей там предлагали, обещали, сулили, Анечка загрустила.
Устала она от своей вроде бы яркой жизни. Устала и в последнее время все чаще страдала приступами тоскливой скуки.
Когда же такие красавицы страдают от скуки, с ними обычно случается Нечто…
С Анечкой Нечто случилось в то утро в пустом ресторане, куда вышла она не столько затем, чтобы позавтракать, сколько чтоб встретить кого-нибудь, поболтать и развеяться.
Белый весь, словно только что в нем бушевал снегопад, зал ресторана оказался безлюден и тих.
Ни посетителей, ни стюардов…
Как увидела эту картину Анечка, так сердечко ее и запрыгало воробышком над россыпью крошек: скорее, скорее! Как бы еще кто не подоспел.
Невозможно сказать, что случилось бы в нашей истории далее, если бы Анечка в дверях безлюдного ресторана крутанулась на каблучках и возвратилась в каюту или поднялась, допустим, на изнывающую под солнцем верхнюю палубу.
Но что теперь гадать да придумывать?! Не крутанулась Анечка на каблучках, а с воробьиным сердечком шагнула в ресторанный зал и подавленная незнакомым предчувствием прошла до незанятого столиками пятачка для танцев. Здесь и остановилась. Прислушиваясь не к тишине белоснежного мира, а к себе самой.
И вот…
— Мне кажется, — заворковал позади нее ласковый голос, — что вам будет удобнее там, у окна. Я все приготовил.
Оглянувшись, Анечка обнаружила у себя за спиной широкоплечего здоровяка под два метра ростом, с абсолютнейшей золотистою лысиной, в наимоднейшем двубортном пиджаке в желто-зелено-коричневую клеточку, в черной сорочке, без галстука и в спортивных штанах фирмы «Адидас». На ногах у здоровяка красовались странные стоптанные туфли с длинными загнутыми носами.
— В моем туалете что-то не так? — прочитав удивление в Анечкином взгляде, спросил незнакомец.