Одним из них, меценатов, оказался спортивного телосложения человек с теми самыми усами и бородой, с изогнутым шрамом на левой щеке.
— Виссарион Станиев! Прошу любить и жаловать!
Генеральный директор концерна «Каюк»! — отрекомен довал его Заваркин. — Эта фирма взяла на себя все наши транспортные расходы. И те, которые уже были, и те, которые только будут, и любые, какие вы только смо жете придумать. Не так ли?
Станий-мла… Простите, Виссарион Станиев, внимавший Заваркину с невозмутимым лицом, от вопроса чуть вздрогнул, словно думал совсем о другом, и сорванным голосом произнес:
— Без сомнений!.. Отправим любого из вас, куда он только захочет… А особенно нетерпеливых отправим и без их согласия.
Зал одобрительно рассмеялся.
— А вот прямо завтра можете отправить меня ну… скажем, в Австралию? — раздался голос из дальнего конца зала.
Виссарион усмехнулся:
— Мы-то отправить вас сможем. Но боюсь, что в вашем завтрашнем состоянии, господин Хлыщев, вам будет лучше в буфете, а не в Австралии…
Как он Хлыщева? Нет, этому Виссариону пальца в рот не клади… Молодец!
И зал проводил Станиева со сцены аплодисментами.
Все это время сидевшие за столом с Анечкой смотрели на сцену, а потому и не видели, как Анечка побледнела при появлении Станиева на эстраде, как едва не раздавила фужер, напрягшимися пальчиками…
Он? Или просто похож?
Если он, то как это возможно, и что будет теперь?
Если он, то ей надо сейчас же отсюда уехать — с фестиваля, из города… В Москву?
«Найду и убью, где бы ты ни скрывалась!..»
Проходя мимо их столика, Виссарион взглянул на Анечку, она намеренно ловила его глаза, чтобы понять все сразу, и поймала. Но глаза Виссариона, встретившись с ее глазами, не выразили ничего.
Однако Виссарион у столика их остановился, поклонился и с невозмутимым лицом сказал:
— Госпожа Измородина! Анна Павловна! Разрешите признаться, что я ваш давний и страстный поклонник.
Очень давний. И что безумно счастлив увидеть вас так близко. Позвольте поцеловать руку?
И не ожидая, пока Анечка руку ему подаст, Виссарион ее руку взял сам и припал к ней сухими, горячими губами.
— Какой вы нетерпеливый, однако! Так ведь ладонь можно и откусить, — сострил Обулов, расположившийся справа от Анечки.
Но Станиев внимания на него не обратил.
Отпустив руку и выпрямившись, глядя Анечке прямо в глаза, он слегка улыбнулся:
— Вы самая красивая из всех женщин, которых я когда-либо видел. Но в данный момент я могу выразить свое признание и уважение к вам только одним…
Виссарион рассыпал на паркете перед Анечкой весь букет, который на сцене вручила ему Кольц-Шацкая. Вокруг заохали и зааплодировали.
— Ах, как трогательно!
— Настоящий рыцарь!
— Это любовь, Анечка, это любовь! — послышалось из-за соседних столиков.
На полу перед Анечкой обреченно лежали розы. И пахли сладко.
Анечка смотрела на розы, и под ними ей виделся ковер со знакомым рисунком. И чувствовала она себя такой же обреченной.
Разделавшись со спонсорами и начальниками, гостями и депутатами, Заваркин похлопал в ладоши, возвращая к себе ослабшее внимание публики, и сказал:
— Ну а теперь, дорогие друзья, разрешите предста вить вам человека, который уже проделал титаническую работу для того, чтобы всем нам здесь, в Твери, было бы хорошо. Это Александр Александрович Дикообразцев, исполнительный директор фестиваля. Прошу любить и жаловать!
Дикообразцев вышел на сцену в шелковой белой рубашке с незакатанными, несмотря на жару, рукавами, в модных льняных бежевых брюках и белых же туфлях. То есть выглядел настоящим модником.
Да, выглядел он манекенщиком из последнего номера популярного журнала «Мура». Но это не помешало Анечке тут же узнать его. И засветиться волненьем, смутившись от радости.
Он!.. Боже мой, Боже мой — он!
Это не мог быть никто другой, только… Значит правильно, не напрасно, не глупо она все это время верила в то, что он не погиб, что их тогда обманули, и тот, казненный на перевернутом кресте, был кем-то другим!
Ей захотелось вскочить, броситься к нему, расспросить обо всем.
Да, ей необходимо увидеться с ним с глазу на глаз. Обязательно надо… поговорить? Нет! Ну что значит пустое «поговорить»? Ей надо упасть перед ним на колени, обнять его ноги, высказать ему все, все, все.