Да, крика у председателя никакого не получилось. Хрип чуть слышный, не более того. А от хрипа толк разве будет?
Зато в голове задергался, забился, как птица в клетке, жуткий вопрос: «Куда они меня? Куда они меня? Ку…»
— На твое место! — раздался в ответ раздраженный голос распорядителя церемонии. — Надоел ты мне.
С этой сумятицей в голове Заваркин не уразумел, что происходит вокруг. А вокруг происходило совсем уж невообразимое.
То есть, внутренний коридор театра, где столкнулся Заваркин с Поцелуевым, его стены, ковровая дорожка пятидесятых годов, двери с облупившейся краской как-то растаяли, яркий свет коридора лопнул, и вокруг Заварки-на, поддерживаемого амбалами, образовалась ветром свистящая темнота, которую протыкали сверху огромные звезды, чужие, не наши.
Как догадался Заваркин, несмотря на отчаянье, разрывавшее его душу, он с амбалами оказался то ли на скале, то ли на утесе, что, впрочем не важно, однако очень и очень высоко над землей, а перед ними, внизу, недосягаемо и равнодушно мерцал огоньками неведомый город.
Из последних сил справляясь с собой, Заваркин спросил, возможно, себя, а возможно, амбалов:
— Здесь мое место?
— Не-а, — с откровенной издевкою в голосе ответил один из кукишеголовых, — место твое — там!
И амбалы пропали, а ветер сейчас же набросился сзади на председателя братства и толкнул его в спину.
Заваркин не устоял, качнулся вперед и шагнул в бездну. Падал он поначалу медленно. Так, что даже успел спросить себя и вопрос осознать: «А где мое место?». Но ответить не смог.
А если не знаешь ты своего места, то зачем же все?
Председатель братства актеров несся стремительнс бездну, падал как камень, со свистом в ушах. И ничего уже не боялся. И ко всему был готов…
Да, Заваркин готов был ко всему кроме того, чтобы вдруг оказаться в обитом изумрудного цвета вельветом кресле в партере переполненного драмтеатра.
Хлопая покрасневшими от ветра и мрака бездны глазами, совершенно пришибленный, Заваркин услышал над собою смущенный голос своей заместительницы Кольц-Шацкой:
— Вот здесь ваше место, Яков Михалыч. Мы решили, что отсюда вам удобнее всего будет подняться на сцену.
И Кольц-Шацкая на цыпочках удалилась…
Заваркин воровато огляделся. Вокруг сидели все больше его подопечные, члены братства. Многие кивали ему и улыбались, шевелили губами, видимо, поздравляя с праздником.
Справа от кресла Заваркина был проход, а слева с трудом втиснулся между подлокотниками Тема Кохрюшик, из-за могучей спины которого сидевшие на четырех рядах позади него видели лишь половину сцены.
Тема был добрым и тихим алкоголиком, никакому лечению неподдающимся, известным бессчетными ролями сказочных богатырей, передовых рабочих, благородных отцов семейств.
Он и в жизни был по-медвежьи силен, и к тому же природа одарила Тему голосом проголодавшегося быка, выпущенного наконец-то на нетронутое стадом июньское поле.
И вот пока Заваркин, осваиваясь, вертел головой, на весь партер, на весь зал проголодавшийся бык поинтересовался:
— Слышь, Яшка, ты где по морде-то схлопотал? Кто же тебе так харю отделал?.. Небось к брюнетке какой-нибудь в гости навязался, ты ведь брюнеток любишь, да?
А там не вовремя с работы вернулся муж. Угадал?
Одного мгновенного взгляда Заваркина хватило на то, чтобы Тема осекся. И понял, что навечно занесен в черный список председателя братства. Что ни творческих встреч ему в Сочи и Риге, ни места в делегации, едущей обмениваться опытом в Иерусалим, ни приглашений на круглые столы с итальянскими продюсерами, ни членства в жюри фестиваля в Анадыре не видать никогда.
Жадно сглотнув, Кохрюшик сжался до безобразия в кресле и попробовал оправдаться:
— Да я чё? Да я пошутил! Ты ведь брюнеток никогда не любил. Терпеть их не мог. Помнишь официантку в Самаре? Ну когда «Тридцать трех богатырей» снимали?
Ты ее уже на третий день послал, сказал, что это была роковая ошибка, и как бы еще после нее не пришлось лечиться. Но это была официантка, их проверяют, поэтому лечиться тебе пришлось не после нее, а после этой рыжей стервы из филармонии, которая нам все творческие встречи устраивала… Да хватит дуться, Яш!
Видит Бог, всем, кто в то время сидел в зале, фантастически повезло, что под рукой у Заваркина не оказалось ни автомата замечательного изобретателя Калашникова, ни пистолета, ни гранаты какой-нибудь кисленькой, то бишь лимонки.
Иначе господам и гражданам, заполнившим театр и не знакомым с планом эвакуации из него, пришлось бы туго…