— Где же его избили? — спросил Дикообразцев полковника.
— На набережной. Неподалеку от кинотеатра «Звезда»…
Все так! Туда Охламович, должно быть, и шел, когда его «Волга» свернула с Советской.
— Как же все произошло? — волнуясь все более, спросил Дикообразцев.
— По рассказам свидетелей, — начал полковник с интонациями опытного повествователя страшных историй, — ваш Охламович вышел на набережную и увидел бомжей, просящих милостыню у кафе «Восточные сладости». То ли с похмелья он был, то ли вообще чуть-чуть не в себе, не знаю, но только направился ваш Охламович.
— Почему же он мой-то? — не понял Дикообразцев?
— Ну а чей? — Вы начальник всего фестиваля, вы и за всех отвечаете, — резонно ответил ему Крысобоев.
А ведь он действительно за всех отвечает. Он За всех. За Охламовича, за полковника тоже. За всех охламовичеи, за всех полковников. Он отвечает… — осознай неожиданно Дикообразцев.
Значит, сменил ваш Охламович свой курс и вместо того, чтобы пойти в «Звезду», на встречу с молодыми актерами, он двинул прямо к этим бомжам, а их было там шестеро, и каждому дал по пять тысяч… Вот я и говорю-ненормальный какой-то или с похмелья. Хотя я и с похмелья такого не отмочу!.. Дал он им деньги и пошел сеое. К «Звездочке»… А бомжи за ним. Предлагают отметить такую удачу. Ему предлагают. Мол, спасибо тебе, мужик, но раз ты так по-людски с нами, то и мы к теое со всем сердцем. Давай по стакану портвейна за здоровье твое и наше… Охламович не согласился. Они его не пропускают. К ним к тому времени еще двое присоединились. Короче, пошел базар. Бомжи: «Пей!». Охламович: «Не буду!»… Это их и взбесило. «Так? — говорят — Пить, значит, с. нами не хочешь? Брезгуешь? За людей не считаешь? Ну, получай тогда!»… Набросились они на него, и пока свидетели вызывали милицию, пока мои орлы прибыли, бомжи отделали вашего Охламовича так, что и мать не узнает родная. Еле жив. В реанимации, я говорил уже… Вот такие дела.
Дикообразцеву стало так тошно, словно это его испи-нали ногами, отмолотили пустою бутылкой из-под портвейна озверевшие бомжи.
Что же такое творится? Шел человек, дал им денег, а они его… в благодарность! И кричали еще, даже когда их вязала милиция: Добрый, да? Самый добрый из всех? Теперь ты поймешь, что значит быть добрым! Теперь ты запомнишь, что добрым быть больно. Запомнишь, если память тебе мы не отбили!.
Ни бомжи не знали, ни Дикообразцев, ни милиционеры Охламовича, что Паша шел после дискуссии на тему «Нужна ли миру доброта?» котопый проходил в Доме офицеров, который в последнее время чаще называли Дворянским собранием. И на ней, то бишь, на дискуссии, в гарнизонном дворянском собрании сошлись все ведущие кинокритики, киноведы, самые именитые режиссеры и, естественно, сами актеры. Охламович пришел на дискуссию, честно скажем, с похмелья. Правда, все остальные там тоже были такими. Ну а как же еще-то после вчерашнего? А потому и дискуссия протекала неинтересно и вяло. Языки у собравшихся были тяжелыми, шурупчики в головах не поворачивались.
Искусствовед Понизовский первым взял слово — это он сформулировал тему дискуссии — и сказал, что по его глубочайшему убеждению, выстраданному за тридцать лет, проведенных в библиотеке иностранной литературы, мир погибнет без доброты… А если погибнет мир, то кто же и, собственно, для кого будет снимать кино? Это проблематично!
И поэтому он, искусствовед Понизовский, написал монографию в девяти томах, в которой, как ему кажется, убедительно доказал, что доброта миру необходима для существования кинематографа. Если кто не читал его монографию, то, пожалуйста, в холле ее продают. Все как один девять томов. Не стесняйтесь, он готов всем поставить автографы. После такого вступления все выступавшие говорили, что добавить им нечего, что они полностью разделяют, поддерживают и присоединяются.
И так — двадцать шесть человек… Двадцать седьмым встал из кресла усмехающийся Охламович и заявил, что Понизовский балбес и такой же искусствовед, как он, Охламович, негр. А миру — продолжал разошедшийся Паша, — не доброта нужна, а, пардон, не при вас будь сказано, честность! Если все станут честными, вот тогда и не будет зла. То есть добро-то и победит. Дискуссию же эту придумал один идиот, а собралось сюда такое количество идиотов, что в пору снимать здесь картину о корабле дураков…
Все тут как зашипели, как закачались от возмущения, как затрясли кулаками!
Понизовский же подавился водой минеральной. И какая-то дама в краповом платье с декольте до колен колотила его ефрейторским кулаком по сутулой спине. Охламович направился к двери, в которую при его приближеньи стали вонзаться свистящие пули, злые, как критики у него за спиной. Впрочем, то свистели киношные пули, а потому Охламович не пострадал. Но как бы там ни было, в первый раз на жизнь его покусились его же коллеги. И будь они менее тяжелы на подъем, будь чуть попроворнее, Паше бы не сдобровать, и до бомжей бы он не дошел…