— Проблемы? Никаких, — заверил он мессира. — Так, дело пустяковое. Позвольте мне на минутку отлучиться. Я быстренько в горсад слетаю и тут же вернусь.
— Вы так не любите, когда торговцы разбавляют пиво?
— Ужасно не люблю!
— Считаете, за это надо наказывать? — не унимался мессир.
— Как за самый страшный грех, — ответствовал покорно Поцелуев.
Мессир вздохнул:
— Вообще-то, не наше с вами дело наказывать за грехи. Но если речь идет о пиве… Н-да, с пивом шутить нельзя! Летите и возвращайтесь побыстрее. Нам пора.
— Я помню. Я сейчас. Один момент! — и звонко хлопнув в ладони, Поцелуев с крыши сгинул, образовавшись в городском саду, у всем тверичанам известного общественного туалета, войдя в который, иностранцы дохли, как мухи. Если не лишались сознанья на подступах к нему.
Образовавшись у туалета, Поцелуев проследил за тем, как в него походкой торопливой вошел товарищ в белом колпаке и фартуке таком же. При ближайшем рассмотренье в нем можно было узнать экс-главного редактора газеты «За». Теперь он в горсаду из бочки пивом торговал…
Лишь только, значит, бывший редактор присел, спустив штаны, в кабинке, как перед ним возник суровый Поцелуев и процедил бесстрастно:
— Ты помнишь, тебя предупреждали, что пиво разбавлять нельзя?
— Я… Я…
— Ты помнишь! — как расписался Поцелуев. — Но разбавляешь… Значит, ты заслужил ту кару, которая тебя сейчас настигнет. Прощай, урод!
После этих слов, все с тем же суровым выраженьем на лице, Поцелуев с размаху ударил экс-редактора по голове железным кулаком. Тот охнул, крякнул и… провалился в туалетное очко. Да со свистом. Как в пропасть. Крик, липкий всхлюп!.. Но кто же их мог расслышать средь взрывов фейерверка и в гомоне толпы?
От экс-редактора в кабинке туалета остался быстро набухавший грязью, местами еще белый колпак…
— Я — все! — сообщил довольный Поцелуев, возвратившись на крышу.
— Прекрасно, — мессир, крутнувшись на каблуках и руки на груди скрестив, смотрел на скрипача, который теперь рождал порыв горячей страсти. — Маэстро! Благодарю вас. Как жаль, что в этом мире нет ничего, чем было бы достойно вас наградить… Могу лишь пообещать, что никогда вы не испытаете бессилья перед вашей скрипкой и страха перед нотоносцем. Вперед, маэстро! Вы свободны…
Так и непереставший играть скрипач мессиру улыбнулся, поклонился и с крыши шагнул в ночную тьму. Но своевольные пассажи скрипки кружили над крышей еще некоторое время без скрипача.
— Теперь и нам пора, — сказал мессир.
Поцелуев и Соринос в шляпе встали подле него. Раздался громовой раскат. Из тучи, опускавшейся на крышу, мир ослепила молния. Еще! Еще!
Дом в страхе присел и закачался. Но туча, едва коснувшись башни, помчалась тут же вверх и быстро растворилась в небе, средь звезд.
Над домом стало тихо…
А в городском саду толпа все так же с восторгом детским приветствовала ревом каждый новый взрыв фейерверка. И прижимала к парапету Дикообразцева и Анну.
Одеты оба были в поношенные одежды странников. Он — с посохом к тому же и катомкой, она — с неполной флягою воды. Но их одеянье никого не удивляло. Вокруг в толпе достаточно бродило людей как с карнавала или как с киносъемок. Поэтому и Дикообразцев с Анной вниманья лишнего не привлекали. Зато они смотрели вокруг внимательно. А потому единственными среди тысяч стоявших на набережной различили женскую фигурку в белом балахоне, которая пробралась на Старый волжский мост и, поднырнув под металлические перила, как окаменела с внешней стороны моста.
— Это ведь Оксана! — с испугом догадалась Анна.
— Похоже, что она, — всмотревшись, согласился Дикообразцев.
— По-моему, она решила прыгать, — Анна закусила губу. Ей вспомнился рассказ, услышанный от Маргариты Николавны, о будущем Оксаны.
— Вот сумасшедшая, — шептал Дикообразцев, — она же разобьется! Или утонет… Надо что-то делать. Но что они могли? Пробраться сквозь толпу? Абсурд! Им и шага-то сделать не давали.
— Нет, отсюда нам не выбраться, — признал Дикообразцев.
Тогда, что было сил, что было воздуха, Анна закричала:
— Оксана-а-а! По-до-жди! Остановись! Не делай этого!
Но фигурка за перилами ее не слышала.
— Постой, Оксана! У нас к тебе есть дело! — кричал Дикообразцев изо всех сил. — Постой! Не надо! Однако, крик его лишь вызвал у толпы нетрезвый смех.
Фигурка же за перилами качнулась, буднично совсем вперед шагнула и даже вроде как повисла в воздухе на миг, но тут же оборвалась вниз.
Вода все ближе, ближе…
Удар! Султан из брызг, в которых отразились малиновые капли фейерверка. Такие праздничные. Всплеска от упавшей Оксаны никто не слышал.
— Зачем?! — Дикообразцев качал бессильно головою.
— Наверное, судьба, — сдержав тяжелый стон, сказала Анна.
Но Дикообразцев спрашивал о другом:
— Зачем я у нее похитил кольцо?
…Той ночью город заснул не скоро. Но все-таки заснул. Весь. До последнего милиционера. Лишь двое не спали. В городском саду они стояли, прижавшись друг к другу с нежностью особой, у памятника самому непонятому из поэтов. Они готовились отправиться в дорогу, которой нет конца. Как Волге. В путь, который их назад не приведет. А потому обоим было грустно. Через мгновенье, оказавшись под Гумиром, они не смогут принадлежать друг другу. Пусть будут рядом, пусть будут подле друг друга. Но — не возлюбленными. Нет!
У Вар-Раввана возлюбленной быть не может. Своим кольцом он обручен уже… Не спрашивайте с кем! Поэтому, шагая по дорогам Иудеи, скрываясь от римлян, теряя безвозвратно друзей, перенося все мыслимые лишенья, они все время будут идти бок о бок.
Но не вместе.
Он — Вар-Равван.
Она — всего лишь Анна. Каких немало.
… — Прости меня за все, что ждет нас, — шептал Дикообразцев возбужденно. — Прости за эту любовь, которую тебе отдать я не смогу. Нам без нее гораздо легче было б!
— Ну что ты? Зачем так говорить?.. Лишь наша любовь и держит этот мир! Все будет хорошо, ведь наши души давно уже живут одна в другой, — не соглашалась Анна.
Голос ее звучал так убежденно. Ах, если бы он, Вар-Равван, был сам так убежден!.. Они стояли, обнявшись из последних сил, стояли на откосе, слетавшем к Волге, на самом краю бесшабашного бабьего лета.
Шептались.
А над Тверью вставал тот невозможный день. И ядовитый его рассвет так зловеще вскипал подзлащенной кровью, что любой наблюдатель, с первого взгляда, оторопев, понял бы, что день наставал бессердечный, и никому в нем не будет ни милости, ни прощения…
ОТ АВТОРА
Написать продолжение «Мастера и Маргариты» я решил давно. Сразу же после того, как в первый раз, на одном дыхании, залпом проглотил гениальный роман Михаила Афанасьевича.
А проглотив, навсегда занемог неодолимой тоскою, что великий роман закончен, что нового ничего я о героях его не узнаю.
Сердце не могло примириться с этим. Душа требовала продолжения, новых, новых превращений в мире, созданном Булгаковым!
И я понял, что продолжение будет, обязано быть…
Сейчас, когда оно написано, когда имеет название, которое пришло ко мне непостижимым образом, оттеснив другие, ковавшиеся поначалу куда как более подходящими, сейчас я хочу повторить главное. «Первый из Первых или Дорога с Лысой Горы» продолжает роман Булгакова. Не переделывает на новый манер, а именно и только продолжает.
Не могу сказать, что, поставив последнюю точку в «Первом из Первых», я избавился от той неодолимой тоски по величайшему из шедевров. Но могу сказать, что теперь-то я знаю точно: ничто не кончается навсегда.
И еще… Эта книга ни за что не вышла бы в свет без помощи и поддержки тверских филиала АВТОВАЗБАНКа и замечательного издательства «Прометей».
За что я выражаю им огромную благодарность.
В. КУЛИКОВ