— Я должен убить Гитлера? Да?
— Не знаю, ответ за тобой. Восемь, семь, шесть…
— Но я же не могу зарезать ребенка!
— Но так ты сохранишь миллионы жизней! Четыре, три…
— Нет, подожди, но все же, ребенок, я…
— Один, ноль! Ты проиграл!
— Дурацкая игра! И вопрос твой тоже дурацкий! Десять секунд нет времени подумать! Убить Гитлера, ладно, хорошо, но в виде ребенка…
— Ну, так что? Что есть добро? Что есть зло? Зарезать или нет?
Я приумолк, не зная, что ему ответить. А он нажал на кнопку и снова включил звук:
— Отлично. Тогда смотрим передачу дальше, может, она тебе поможет.
Впоследствии я сотни раз задумывался над этим вопросом. И часто менял мнение, в зависимости от возраста и периода жизни. Но чаще всего, я по-прежнему не знал, как поступил бы, действительно окажись в такой ситуации. Даже если бы на решение у меня было больше десяти секунд.
Мама — не Гитлер и не грудной младенец. Но вправе ли я желать ее смерти? Возможно, папа при помощи очередной хитроумной демонстрации и помог бы мне ответить… Если бы он еще был со мной.
Черт, до меня только сейчас дошло, что скоро я стану круглым сиротой.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Одна рука. Раз, два, три, четыре, пять.
Другая рука. Шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Одна рука. Раз, два, три, четыре, пять.
Другая рука. Шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Одна рука. Раз, два, три, четыре, пять.
Другая рука. Шесть, семь, восемь, девять, десять.
Мама не хочет умирать. Правда, ее уже нет с нами, как если бы все было уже кончено. От нее ничего не осталось, но ее сердце все еще бьется.
Мама не умеет больше есть, как нас и предупреждали. Она не успела умереть до этого. Мама не умирает.
Пить мама тоже больше не умеет. И ей больше не дают пить, иначе она захлебнется, потому что ее мозг не знает, что делать с этой водой. Он пытается вдохнуть ее, и мама начинает задыхаться.
Мама больше не пьет, воду она как бы ест. Да, такое возможно. Ей дают воду в желеобразном состоянии. Я раньше и представить себе не мог, что такое бывает: вода в баночке в виде желе, маме дают его с ложечки, это не так опасно, как в жидком состоянии; сначала я не понимал, я думал, что она с таким же успехом может вдохнуть и такую, желеобразную воду, но оказалось, что преимущество желе в том и состоит, что им не захлебнешься. Конечно, это все равно не особо приятно, все равно начнешь задыхаться, извиваться всем телом, но, скажем так: от этого не умирают. Потрясающе.
Я не знаю, люблю ли я ее по-прежнему.
Когда я вижу эту оболочку, в которой искусственно поддерживают жизнь, я уже не знаю, что чувствую. Это ощущение невыносимо, отвратительно, я отвратителен самому себе.
Умирай, мама, скорее умирай. Я хочу, чтобы ты умерла, я желаю этого — тебе, себе, чтобы снова любить тебя, как раньше.
Ну, давай, умирай, считаю до трех. Раз… два… три! Ну, что, ты не умерла, а, мам? Ты не умерла, можно подумать, что ты не хочешь умирать. Значит, ты не мертвая… а какая тогда? Когда человек ни жив, ни мертв — какой он? Что ты теперь, мама?
Давай попробуем еще разок, хорошо? На счет три: раз… два… три!
Умирай, мама, умирай скорее, прошу тебя. Я готов отдать часть своей жизни — только бы ты умерла.