- Что?
- Я очень хочу вернуться домой живым и с победой. Война ведь когда-нибудь закончится, и будет просто жизнь. Правда, командир?
- Правда. Любые войны когда-нибудь кончаются.
- Рэм, а кем ты был до войны? И что потом собираешься делать?
Сержант пожал плечами:
- До войны историей интересовался, а после к отцу пойду... В медицину. Он давно звал, и уговор у нас с ним.
Мишка подумал, что скакать с истории на медицину - как-то странно. Но не его ума дело. Вообще, слишком разоткровенничался с Рэмом. Тот всё-таки командир, а не приятель. Сам велел, без панибратства. А сержант снова озадачил его неожиданным вопросом:
- В родственниках колдунов или ведьм не было?
Про Мишкиного деда по матери, Игнатия Меламидовича Шанина, говорили, будто игрушки, вырезанные его искусными руками, приносят удачу. Двоюродная бабка, Александра Меламидовна, пользовалась огромным уважением в селе, где всю жизнь прослужила учительницей. Баба Шура не только подтягивала Мишку по школьной программе, но и учила кое-каким, довольно странным штучкам. Однако "колдуньём" на Шаниных никто никогда не ругался. Даже вредный Волинский поп, пока его не сослали куда подальше.
- Не было, - ответил солдат, честно глядя в карие глаза командира. Ему очень хотелось спросить, почему тот светится красным, и почему никто, кроме Мишки, этого не замечает. Но сдержался.
Вспомнил красивое и звучное слово "патриот", произнесённое Рэмом. Оно тоже впервые попалось Мишке на глаза в той дореволюционной энциклопедии на бабушкином чердаке. Лишь несколько лет спустя по радио стали говорить про советский патриотизм. А написано было так замудрёно, что Мишка понял и запомнил из статьи лишь первую фразу: "Патриотизм - любовь к отечеству". Дальше было про религию, про непонятную старорежимную заумь. И само слово было какое-то слишком большое, парадное, не по росту Мишке. Но примерял его на себя, и очень нравилось.
- Рэм, скажи: я наше советское отечество люблю, значит, я патриот?
- Это не словами, а делом проверяется. В бой пойдёшь, посмотрим, что ты за патриот. Наелся?
- Наелся.
- Отдохнул немного?
Мишка готов был заснуть прямо здесь и сейчас, пока переваривается каша, и не иссякло блаженное сытое тепло. Но ответил:
- Отдохнул.
- Значит, подъём. Сейчас пойдёшь землянку для отделения копать... Эй, Рыбаков! - сержант стремительно встал с бревна, махнул рукой проходящему мимо солдату. - Валь, возьми бойца, найди ему лопату и пристрой к делу.
Копать - дело тяжёлое, но не хитрое. Мишка влился в общую работу, как привык в родной семье, на селе у бабы Шуры, в цеху. Как привык, восполнял недостаток сил выносливостью и смёткой. Как привык, мигом перезнакомился со всеми вокруг. Попытался балагурить, однако новые товарищи не поддержали: их ещё давила ночная история с дезертирами и волками.
Мишка закусил губу и с привычным, размеренным остервенением долбил мёрзлую землю. История с дезертирами его больше не трогала. Был уверен: и для Рэма, и для всего отделения она закончилась, баста. Зато росла и крепла досада, что воспользоваться плодом своих трудов, отоспаться в свежепостроенной землянке - не судьба.
Так и вышло. К ночи пришёл приказ сниматься с места. Их перебрасывали из резерва на передовую. Марш по лесу под полной луной, которую больше не заслоняли тучи, по хрусткой от инея траве и комьям смёрзшейся грязи. Совсем близкая канонада, изрытые воронками окопы. Они занимали вторую линию обороны. Кажется, ждали большого наступления немцев, опасались прорыва.
На рассвете фрицы начали артподготовку, потом взревели чужие танки, и завертелось. Будто дурной сон - несколько суток почти непрерывных боёв. Мишка так и не понял, в котором из них было страшнее. Честно говоря, во всех - не очень. На гражданке, под бомбёжками бывало хуже. Смерть ревела, гремела, посвистывала рядом: то ближе, то дальше. Но он чуял и верил чутью: мимо, мимо, снова мимо. А в соседнем отделении "медведю" Женьке, с которым Мишка плечом к плечу стоял в шеренге новобранцев, осколком снесло полчерепа. Назавтра Василия Григорьевича, пожилого инженера из Киева, нашла злая пуля - в сердце. Но ужасаться и горевать было некогда. Война оказалась, в первую очередь, запредельно тяжким, напряжённым, выматывающим все жилы трудом. Молодой солдат учился на ходу. В сумятице исковерканной земли, огня, металла, крови учился держать в порядке своё оружие, обмундирование, а главное, себя самого. Сквозь адский грохот слышать и понимать приказы. Точно следовать им. Высматривать, ловить на мушку и упокоевать навсегда фигурки в проклятущей серой форме. Бегать с тяжёлым автоматом в руках, не спотыкаясь и не слишком отставая от более рослых однополчан.