— Кто вы? И почему о вас не знает Веющий Свежо? Кто позволил пользоваться механическим экипажем вам, незаконно живущим? — Наш кибертолмач переводил уже почти синхронно.
Капитан молчал, ибо текста для обмена мыслями еще не хватало — нельзя ведь ругань считать обменом. По мере разговора начальник распрямлялся и вскоре стоял нормально. Синий мундир, сдвинутая на плечо полумаска, на другом плече плоский, на час дыхания, баллончик. Начальник пошел прямо на нас в открытую дверцу вездехода. Капитан хмыкнул, посторонился. Мы вошли следом. Нет, внутренность вездехода не поражала ничем. Привычно на плоских экранах дисплеев бегали кривульки режимов работы реакторов, турбин, системы защиты, связи с катером и звездолетом, маячила в кажущейся глубине голографическая карта пройденной местности.
Начальник приоткрыл толстогубую пасть, странно изогнулась бровь. Он шумно вдохнул озонированный воздух и застыл, озираясь. Вася от пульта повернулся вместе с креслом, заулыбался.
— Встать! — неожиданно заорал начальник. — Незаконно живущие должны стоять в присутствии тех, кого прислал Веющий свежо!
Улыбка сползла с Васиного лица. Как начальник успел выхватить пистолет, мы с капитаном и не заметили. Только Лев метнулся вперед, прикрывая собой Васю. В тесноте салона выстрел хлопнул оглушительно, и Лев согнулся, хватаясь за Васино плечо. Дальше, помню, мы кинулись ко Льву, а начальник опять орал что-то у дверей, пытаясь справиться с запорами. На нас он даже не смотрел, уверенный в безнаказанности. Зря он был уверен. Оставив Льва Матюшина на моем попечении, Вася выдернул пистолет из рук начальника, открыв дверцу, вышиб его наружу и на глазах изумленных солдат долго бил ему морду. Мне этого видеть не довелось, только слышал, как опять орал начальник, но уже не своим голосом.
Я давно мечтал сделать Льву трепанацию черепа, но разве в таких примитивных условиях? Однако выбора не было. С помощью капитана я привел Льва в чувство, усадил в кресло лицом к спинке, как всегда сажал своего муляжного мужика, и достал из бокса стерильные хирургические инструменты. Предоперационный обезболивающий укол с веселящим снадобьем привел раненого Льва в состояние легкой эйфории. Как раз то, что надо: не имея спецаппаратуры, я должен был контролировать состояние оперируемого, непрерывно разговаривая с ним. Мой ультразвуковой скальпель вызывал сужение сосудов, и рана не кровоточила, когда я круговым движением надрезал кожу в районе подзатыльника. Волосы я не сбривал, чтобы рана была скрыта Левиной гривой, и отодвинул в сторону кожу вместе с упомянутой гривой. Пуля прошла скользом, образовав в кости длинный канал с рыхлым дном в мелких костных осколках. Случай нетривиальный, хочешь не хочешь, а череп надо вскрывать.
— Лева, — говорю, — надо вскрывать. Пули в тебе нет, а кость раздроблена.
— Вот ведь гад. Убить мог. Поправлюсь, я из него барельеф сделаю! — взалкал Лев мести.
— Уже, — молвил капитан. — Вася.
— Ну тогда я спокоен, вскрывай! — это Лев мне сказал.
— Уже, — отвечаю.
— Ага, и как там с извилинами, интересно?
— Не хочу тебя огорчать, — занимаю я Льва разговором, а сам смываю осколки с поверхности мозга. — Не хочу огорчать, но видывал и поболее.
— Где это ты видывал, когда впервые операцию делаешь?
— У муляжного мужика…
Капитан, он мне ассистировал, скис от смеха и уронил электрод регенератора, который он прилаживал к Левиной черепной кости, уложенной в сосуд с восстанавливающим раствором. Пришлось мне вмешаться. Конечно, можно было нарастить кость и после постановки крышки на место, но изнутри мог образоваться костный рубец. Последствия известны — зуд в затылке при умственном напряжении. Вообще, я сомневаюсь, чтобы это обстоятельство стало сильно мучить Льва, но капитан не мог терпеть, когда кто-нибудь чесал что бы то ни было. И имел на то основания. Я отрегулировал ток на электродах, увеличил частоту. Кость восстанавливалась на глазах, и вскоре рубца заметно не было. С той стороны, с изнанки, тоже все было в порядке.
Вошел озабоченный Вася, стал отмывать над раковиной руки:
— Ну как ты, Лев?
— Он говорит, у меня извилин мало, — Лев от возмущения прикрыл глаза. — Ты посмотри, Вася. А?
Вася покосился на операционное поле, хмыкнул.
— Ничего, зато они у тебя толстые, — он обсушил руки, уселся за пульт. — У всех добрых людей извилины толстые, потому что они мыслят по-крупному.
Тем временем я приладил черепную крышку на место, натянул и подклеил кожу, и все убедились, что дело я знаю, хоть и любитель…