Кроме того, история сохранила свидетельства о людях, чья миссия завершилась триумфально. Имена великих предводителей Первого крестового похода – Боэмунда, Раймунда Тулузского, Готфрида и Балдуина Бульонских, Танкреда и других – после захвата Священного города повторяли по всей Европе. Их достижения были увековечены в многочисленных хрониках, стихах и песнях, а также в произведениях, относящихся к новому литературному жанру – средневековому роману. Успехи этих людей стали ориентиром для участников всех последующих Крестовых походов. Но подражать их примеру было нелегко.
Первый крестовый поход – одно из самых исследованных событий в мировой истории. История рыцарей, взявшихся за оружие и пересекших Европу ради спасения Иерусалима, захватила писателей той эпохи и до сих пор вдохновляет историков и их читателей. Рассказы об удивительном героизме, о первых боях с мусульманами, о тяготах, пережитых солдатами-пилигримами во время похода на Восток, завершившегося избиением населения Иерусалима в 1099 году, слышны на Западе на протяжении уже почти тысячи лет. Художественные образы и темы, истоки которых лежат в эпохе Крестовых походов, постоянно проявляются в европейской музыке, литературе и искусстве. Даже само словосочетание «Крестовый поход», дословно означающее Крестный путь[7], приобрело более широкий смысл: опасное, но в конце концов успешное противостояние сил добра и сил зла.
Тема Первого крестового похода обрела такую популярность у разных слоев населения благодаря своей драматичности и жестокости. Но дело было не только в зрелищности: поход повлиял на самые разные стороны жизни Западной Европы. Усиление власти папы римского, конфронтация между христианством и исламом, новые представления о священной войне, рыцарском благочестии и ревностном служении религии, появление морских республик Италии и европейских колоний на Ближнем Востоке – все эти феномены выросли из Первого крестового похода{17}.
Помня об этом, не приходится удивляться тому, что книги по этой теме продолжают выходить большими тиражами. Несмотря на то что о Первом крестовом походе писали многие поколения историков, за последние десятилетия представители современных научных школ проделали большую и полезную работу. Были детально изучены такие вопросы, как скорость передвижения армии крестоносцев, организация ее снабжения и денежная система{18}. Специалисты пересмотрели связи между основными западными источниками, повествующими о Крестовом походе, – недавние исследования на эту тему оказались даже несколько провокативными{19}. Буквально в последние несколько лет внимание историков переключилось на апокалиптические ожидания европейцев раннего Средневековья как на важный контекст похода на Иерусалим{20}.
Применение психоаналитического метода позволило предположить, что рыцари, идущие на Иерусалим, искали выход подавляемым сексуальным влечениям. Одновременно экономисты изучили дисбаланс спроса и предложения в конце XI века и исследовали поход с точки зрения распределения ресурсов в Европе и Средиземноморье в период раннего Средневековья{21}. Чтобы разобраться в демографических процессах (изменения численности, состава и размещения населения) в конце XI века, генетики провели исследования митохондриальной ДНК жителей южной Анатолии{22}. Другие ученые доказали, что период времени, приходящийся на Крестовый поход, был единственным до конца XII века, когда валовой внутренний продукт превзошел рост населения, из этого был сделан вывод о том, что можно найти параллели между средневековыми и современными демографическими показателями и экономическим бумом{23}.
И все же, несмотря на наш постоянный интерес к Первому крестовому походу, выявление его истинных причин вызывало удивительно мало интереса. В течение без малого десяти столетий внимание ученых и писателей было приковано к папе Урбану II, его выступлению в Клермоне и вызванному им взрыву воодушевления среди европейского рыцарства. Однако катализатором похода на Иерусалим являлся не папа, а совсем другой человек: призыв к оружию, озвученный Урбаном, был ответом на просьбу о помощи, поступившую от Алексея I Комнина, императора Константинополя.
17
См., напр.: J. Riley-Smith, The First Crusaders 1095–1131 (Cambridge, 1997); M. Bull, Knightly Piety and the Lay Response to the First Crusade: The Limousin and Gascony (Oxford, 1993); France, Victory in the East; T. Asbridge, The First Crusade: A New History (London, 2004). Об исследованиях по теме Крестовых походов см.: C. Tyerman, God's War: A New History of the Crusades (London, 2006), J. Phillips, Holy Warriors: A Modern History of the Crusades (London, 2010).
18
J. Nesbitt, 'The rate of march of crusading armies in Europe: a study and computation',
19
Например: S. Edgington, 'Albert of Aachen reappraised', in A. Murray (ed.), From Clermont to Jerusalem: The Crusades and Crusader Societies (Turnhout, 1998), pp. 55–67; J. France, 'The use of the anonymous Gesta Francorum in the early twelfth century sources for the First Crusade', in ibid., pp. 29–42; J. Rubenstein, 'What is the Gesta Francorum and who was Peter Tudebode?',
20
A. Vauchez, 'Les composantes eschatologiques de l'idée de croisade', in A. Vauchez (ed.), Le Concile de Clermont de 1095 et l'appel à la Croisade (Rome, 1997), pp. 233–43; H. Möhring, Der Weltkaiser der Endzeit: Entstehung Wandel und Wirkung einer tausendjahrigen Weissagung (Stuttgart, 2000), and B. E. Whalen, Dominion of God: Christendom and Apocalypse in the Middle Ages (Cambridge, Mass., 2009).
21
J. Bliese, 'The motives of the First Crusaders: A social psychological analysis',
22
C. Ottoni, F-X. Ricaut, N. Vanderheyden, N. Brucato, M. Waelkens and R. Decorte, 'Mitochondrial analysis of a Byzantine population reveals the differential impact of multiple historical events in South Anatolia',
23
A. Johansen and D. Sornett, 'Finite time singularity in the dynamics of the world population and economic indices', Physica A 294.3–4 (2001), pp. 465–502, citing J. DeLong's University of California, Berkeley 'Estimating World GDP' project.