Я разглядывал комнату. Золоченые ризы икон, одна под другой, занимали весь передний угол. По стенам портреты Наследника Цесаревича Алексея Николаевича и Государя Императора, лубочные картины кавказской войны и какая-то темная гравюра на пожелтевшей бумаге. Я подошел и разглядел ее. Под дубом изображен запорожец. Пика прислонена к дереву, изогнутая сабля на коленях. Конь с лебединой шеей как будто скачет. Запорожец, сидя под дубом, играет на бандуре. Старик объяснил мне, что картина эта его деда, а дед на Кубань пришел из Запорожья. На стене висела изогнутая турецкая сабля, обделанная серебром. «А это чья сабля?» – «Сабля эта турки, – растолковал старый казак. – Дед на дочери турки женился. А турка был здесь за начальника, и место было его, и колодезь при нем был, и камнем выложен. Турка в нашу веру перешел». Старик принес большой жбан водки, которую он называл горилкой, налил нам по стаканчику, сам выпил с нами и обтер свои густые усы рукавом.
Я стал расспрашивать его про старые времена. Старик помнил еще своего деда. Помер дед ста пяти лет. От деда слыхал он, как селились на Кубани казаки-запорожцы. «Екатерина позвала их», – объяснял старый казак. Говорил он с малороссийским выговором: «Диты мои! Идите ко мне на Кубань, и вся земля буде ваша вичная и потомственная. Потомственная, – наставительно повторил он. – И диды служили верно государыни, а после государям служили. И батько мой служил, и я, и сыны мои. И все казаки служили по совести и по присяге. А земля была наша потомственная, как заказала Екатерина».
Рассказал старый казак, как умирал его дед. «До самых последних дней ходил на ногах и только работу уже никакую не исполнял. Носил белую рубаху и шаровары белые, и сам был с белыми волосами. Поутру говорит он моей матери: «Куда Петро уехал?» А Петро, отец мой, уехал в лес дров нарубать. «Я сегодня умирать буду», – говорит дед, а мать ему не верит: ходит по комнате, а говорит, что умрет. Помолился Богу, лег в постель и велит всех позвать. Отец вернулся из леса, и всех, и меня позвали, а я еще тогда малым был, как мой внучонок. Дед крестит всех и прощается. На мою голову руку положил, а отца наставляет страх Божий иметь, начальникам повиноваться, старших уважать и не обижать младших. Мы на колени встали. Дед перекрестился и отошел».
Вот он быт, о котором так много говорил Родионов. «Для народа устав нужен; без устава русский человек пропал». Где теперь этот старый казак из Дядьковской? Цела ли его белая хата и колодезь, выложенный камнем? Висит ли на стене картина запорожца и турецкая сабля, обделанная в серебро? Рассказывает ли старый дед своим внукам про Екатерину, наставляет ли их? Или все сгинуло с лица земли, все пошло прахом? И внуки так и не будут знать, как жили и умирали их деды.
«Да здравствует международный пролетариат», «Да здравствует 3-й интернационал», «Да здравствует социализм», – красными букетами на плакатах в городском саду Екатеринодара, на том самом месте, куда на памяти еще живущих людей пришли казаки из Запорожья и на берегу Кубани заложили город «дар Екатерины». «Дети мои! Идите ко мне на Кубань, и вся земля будет ваша, вечная и потомственная», – говорил старый казак в Дядьковской. «Пролетариат, интернационал, социализм», – ревела толпа на Красной улице Екатеринодара, и двигалась шутовская процессия, надругаясь над прахом генерала Корнилова.
В Дядьковской вся пехота была посажена на подводы. Мы быстро стали продвигаться вперед, делая переходы по 60 и 70 верст днем и ночью. Путь наш лежал на станицу Журавскую, где еще в начале марта у нас был бой с большевиками.
Затем переход через железнодорожную линию у станции Выселки, ночевка в станице Бейсугской и далее снова переезд через железную дорогу, остановка в Хоперских хуторах, трехдневный отдых в Ильинской, и оттуда тем же быстрым движением до самой крайней кубанской станицы Успенской, на границе Ставропольской губернии.
Куда мы пойдем – в ставропольские ли степи, или опять на север, на Дон, или свернем на Терек, – никто не знал. Мы помещались в небольшой хатке. Со мной были оба моих сына. Старший присоединился к нам. Его ноги были все в ранах. Младший стал поправляться. С нами поселился поручик Негребецкий, легко раненный в ногу. Веселый малый был поручик. Все он делал весело и шутя. Весело воевал, весело балагурил на стоянках с молодыми казачками, пугал маленьких татарчат в аулах, смеялся, пел веселые песни на походе. Все ему было нипочем.