«Милый, ты?» — любящая жена и мать их прекрасных детей возникла перед его мысленным взором.
«Здравствуй, родная моя… Я отбываю. Скоро. Мы не сможем говорить через Линзу, но ты не беспокойся. Это продлится не очень долго… я надеюсь, что недолго, Клио.»
«Не торопись, Мерф, милый, и будь осторожен — тон ее был спокойным, но она не смогла скрыть следы страха и тревоги. — О, как бы я хотела пойти с тобой!»
«И я тоже хотел бы этого, малышка, — их соединенные вместе разумы вернулись к воспоминаниям о розовых небесах Невии и ее огромных океанских просторах. — Но наши будут на связи со мной, и просил их держать тебя в курсе. И потом, ты ведь знаешь, как трудно сейчас найти няню для детей.»
Странно, но основные операции по добыче металлосодержащих руд не слишком усовершенствовались за долгие века. Сами минералы образуются в процессе отвердения планетной коры и слегка меняются лишь в геологически значимые периоды времени.
Древние шахты не могли, конечно, опускаться очень глубоко — там было слишком много воды и слишком мало воздуха. Помогли паровые машины, которые удаляли воду и накачивая в шахты воздух.
Изменялся отбойный инструмент: от простых ломов и лопат к сверлам и молотам; затем — к роторным машинам и к механизированному процессу нынешнего времени. Но какая, в сущности, разница! Люди все еще ползают, подобно змеям, там, где есть металл, и, напрягая мускулы, вытаскивают его оттуда, куда автоматика не может добраться. И люди все еще умирают в ужасных мучениях в шахтах, добывая то, без чего остановится триумфальное шествие цивилизации и прогресса.
Но вернемся к нити нашего повествования и вспомним, что Джордж Вашингтон Джонс отправился в систему Эридана в качестве обыкновенного чернорабочего. Его место находилось рядом с «попрыгунчиком» — шахтным подъемником, трос которого тянулся на глубину около четырех тысяч восьмисот футов. Он водил вагонетку на расстояние примерно в восемь миль — к ярко освещенной пещере, которая называлась Постом Двенадцатого уровня. Он был приписан к койке в общежитии, где мог спать в течении пятнадцати ночей: «пятнадцать внизу и три наверху» — это было условием подземного контракта.
Он катил па своей вагонетке по штреку, оглашая его зычным воплем «Вали, что есть!»; шахтеры трудились в забоях, находившихся слева и справа от него, и в некоторых местах их ширина была чуть больше его плеч. Он уже различал минералы — лоснящийся, отливающий металлическим блеском, смолистый черный глянец уранита, желтизну аутинита и картнотита, разнообразные оттенки зелени в тоберните. Не имеющее ценности шло в отвал — в сделанный из твердого дерева, окованный железом контейнер для пустой породы; очень немногие камни отправлялись наверх с почетом.
Он постепенно привыкал к этой работе, вдыхая сухой безжизненный воздух, отдающий маслом, который нагнетали компрессоры. И когда, после нескольких дней его зычное «Вали, что есть!» вызывало ответное «Ничего, кроме хорошей погоды!», он понял, что принят в это неофициальное, неопределенное и неописуемое, по по-настоящему прочное товарищество твердых как камни мужчин. Он уже принадлежал ему.
Он понял, что должен отказаться от своей привычной скрытности, от незаметности; и, после нескольких дней раздумий, решил провести кое-какие мероприятия. В первый же день отдыха «наверху» он присоединился к компании шахтеров, совершавших рейд по самым ободранным и шумным кабакам Данаполиса. Как всегда, их встречала толпа хохочущих, визжащих, кричаще одетых и размалеванных женщин — и с этой точки зрения поведение молодого Джонса было весьма странным.
— Купи-ка мне выпить, приятель? Может потанцуем, а?
— Иди своей дорогой, сестренка, — он слегка отстранил назойливую девицу. — Я достаточно наломался внизу, а ты совсем не то, что мне хотелось бы сейчас получить.
Очевидно не замечая, что девушка обменялась многозначительным взглядом с парой рослых парней со значками «Вышибала», нетипичный чернорабочий решительно направился к длинной, разукрашенной бутылями со спиртным стойке бара.
— Ананасовой сок, — бросил он бармену, — и что-нибудь покурить. Пачку «Солнечного света», пожалуй.
— Анана?.. — изумленный бармен не закончил слова. Вышибалы были быстры, но Костиган оказался еще проворнее. Двинув одного из них своим стальным коленом в живот, он въехал второму по челюсти — с такой силой, что едва не сломал бедняге шею. Бармен попробовал вмешаться, но пришел в себя в полете к одному из столиков. Стол и сидевшие вокруг люди очутились на полу — вместе с богатым набором бутылок.
— Я сам выбираю компанию и пью то, что мне нравится, — решительно заявил Джонс. — Я не причинил заведению никакого вреда… — его глаза грозно прошлись по лицам присутствующих, — но в следующий раз не буду столь аккуратным. Любой, кто попробует меня тронуть, отправится или в лазарет, или прямиком в морг. Понятно?
Этого оказалось недостаточно. Кучка местных бузотеров бросилась на этого типа, такого незаметного поначалу. Пока шесть или семь барменов выдували звонкие трели из полицейских свистков, произошла короткая, но яростная схватка. Конвэй Костиган, один из самых «быстроруких» и «быстроногих» людей, которых когда-либо знал Патруль, выстоял в ней — чего нельзя сказать о его противниках.
— Черт побери, что здесь происходит? — раздался хор хриплых голосов, когда дюжина полицейских — «Мистер Закон» появляется в таких местах не менее чем взводом — размахивая дубинками, вытащили Джорджа Вашингтона Джонса из-под кучи бесчувственных тел. На теле его имелось несколько ссадин и синяков, но все кости остались целы и сильных порезов не было.
Так как его версия случившегося оказалась не только непохожей, но и диаметрально противоположной показаниям остальных свидетелей, остаток выходных он провел в тюрьме — чем, кстати, был совершенно удовлетворен.
Работа и время отдыха тянулись своим чередом. Он очень быстро стал старшим чернорабочим, помощником забойщика, забойщиком, бригадиром; потом — огромный скачок по служебной лестнице! — начальником участка.
А затем произошла катастрофа — внезапно и вдруг, парализуя людей ужасом, как и все подобные происшествия. Громкоговорители протрубили: «Взрыв!» «Обвал!» «Пожар!» «Затопление!» «Газ!» «Радиация!» «Рудничный газ!» — и замолчали. Короткое замыкание прервало связь, и не было уже возможности установить, какое из этих жутких предупреждений соответствовало истине.
Прекратилась подача электроэнергии, погас свет. Свист вырывающегося из клапанов воздуха, звук, который из-за своего постоянного и неизменного присутствия был неслышим, вдруг сделался заметным; потом его громкость и высота изменились. Секундой позже появился дребезжащий гул, сопровождаемый треском дерева и резким, незабываемым визгом разрываемой стали. И люди — как всегда случается с людьми в таких ситуациях — совершенно сошли с ума; визжа, крича, стеная, они устремились в кромешную тьму только с одной мыслью — как бы выбраться наверх.
Начальнику смены потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и врубить аварийное освещение; затем — три или четыре секунды и несколько мощных ударов кулаком, ногами и двухфутовым куском резинового шланга, чтобы установить хоть какое-то подобие порядка. Четыре человека были уже мертвы, но это было не так уж много — учитывая обстоятельства.
— Сюда! Под несущие стены! — резко прокричал он. — Они не рухнут, пока стоит вся эта гора. А теперь, кто из вас, парни, имеет при себе аварийные ранцы? Двенадцать из двадцати шести — ну и болваны! Оденьте маски. Без них вы долго не продержитесь, а так хоть на время будете в безопасности — я надеюсь.
Затем, чуть погодя, Джонс произнес:
— Полагаю, что все кончилось. — Он направил вниз луч фонарика. Массивные стальные балки больше не изгибались, хотя треск дерева был еще слышен. — Мастер! Где мастер?