«Да, я понимаю… И даже физическое устранение Нерона ничего не изменит… Погибнет Нерон — но Карлин останется… — он помолчал. — Что ж, Старший, я буду послушен.»
На этой безрадостной ноте беседа закончилась.
В крохотной клетушке под западными трибунами ипподрома стояли двое. Сквозь узкую щель окна доносился запах крови и пота, иногда каменные стены амфитеатра содрогались от рева и возбужденных воплей.
— Разве у тебя, Ливиус, как и у любого из нас, есть причина, чтобы жертвовать жизнью? — негромко говорил Киннет, склонившись к уху приятеля. — Да, гладиаторов хорошо кормят, хорошо содержат и отлично тренируют — словно скаковых жеребцов. И, как и жеребцы, мы ниже любого человека…, даже раба. У рабов есть хоть какая-то свобода действий, у нас же нет ничего. Мы — звери…, бьемся со всеми, с кем угодно стравить нас хозяевам. Тот, кто выживает, снова бьется, пока не наступит конец… — он тяжело вздохнул. — Когда-то у меня была жена…, дети… У тебя тоже… Увидим ли мы когда-нибудь наших близких? Узнаем ли что-нибудь о них? Нет… Чего же стоят тогда наши жизни — твоя и моя? Сестерций, стершийся в жадных руках, не более… Так не лучше ли рискнуть ими ради правого дела?
Ливиус, беотиец, уставился через посыпанную песком арену на пышный императорский трон, украшенный пурпурными флагами. Внезапно он повернул голову, осмотрев соседа с ног до головы. Крепкие мускулистые ноги, тонкая талия, мощный торс, широкие плечи. Львиная голова, увенчанная нечесаной копной рыжевато-каштановых волос. И, наконец, глаза — сверкающие золотыми искрами светло-карие глаза, — холодные, сосредоточенные, целеустремленные.
— Я ждал этих слов, — тихо сказал Ливиус. — Ты все хорошо продумал, Киннет — поводов для подозрений не было. Но я слишком хорошо знаю гладиаторов…, я не мог не почувствовать, как что-то носится в воздухе…, уже много недель. Мне ясно, что не стоит задавать вопросов…
— Именно так. Не стоит.
— Хорошо. Я благодарю за доверие — и я полностью с вами. Но в сердце моем нет места надежде. Твое племя растит мужей, чьи глаза полны солнцем…, отважных и мудрых, как Спартак…, но ведь его затея провалилась. А ведь сейчас дела обстоят хуже, чем тогда. Никто из покушавшихся на императора не выжил — даже эта ведьма, его мать. Все погибли, и ты знаешь, каким образом. Его шпионы повсюду… Однако, — Ливиус крепко стиснул плечо фракийца, — я умру довольным, если прихвачу с собой на тот свет пару-другую преторианцев. Мне достаточно тени надежды…
— Я дам тебе больше, чем тень, много больше, — Киннет сверкнул зубами в волчьей усмешке. — Да, его шпионы хороши, очень хороши. Но и мы не глупее! Многие из этих тварей, следивших за нами, уже мертвы. Другие вскоре умрут… Например, Гладиус. Знаешь, случается, что слабый убивает сильного, но Гладиус проделал это уже шесть раз — и без единой царапины! Думаю, в следующем бою он погибнет — несмотря на защиту Нерона. У нас есть свои трюки…
— Это верно. Но гладиаторы не в первый раз замышляют против Нерона. И всегда за день-два до дела они оказывались на арене и рубили друг друга. Как бы и теперь… — Ливиус остановился.
— Нет. Не только гладиаторы замешаны в этом. У нас есть могучие покровители при дворе. Один из них уже отточил клинок, чтобы вогнать Нерону меж ребер…, все время таскает его с собой. И я знаю, что император ничего не подозревает. На этот раз мы его достанем, Ливиус!
В этот момент Нерон, развалившийся на троне, зашелся диким хохотом — на арене львы рвали тело молодой христианки.
— Что я должен делать? — спросил беотиец.
— Сначала ты должен кое-что узнать, — фракиец сделал паузу. — Тюрьмы переполнены христианами, их гонят на арены, закапывают живьем в землю для устрашения остальных. Кроме того, несколько сотен распнут на крестах.
— Почему бы и нет? Все знают, что они отравляют колодцы, убивают детей и занимаются магией. Сплошные ведьмы и колдуны!
— Возможно, — Киннет передернул массивными плечами. — Но завтра ночью тех, кого не распнут… — он сделал паузу и вдруг спросил:
— Ты когда-нибудь видел, как из людей делают факелы?
— Только раз. Потрясающее зрелище! Кровь закипает, словно в бою…, как в тот момент, когда враг умирает на кончике твоего клинка. Значит, ты имеешь в виду, что их…
— Да. Прямо в саду императора. Когда свет станет достаточно ярким, Нерон откроет торжественное шествие. Его колесница проедет мимо десятого факела, и наш сообщник метнет нож — тот самый, который он точит уже неделю. Преторианцы набросятся на толпу, начнется неразбериха, и тут-то мы и ударим. Вырежем стражу, проникнем во дворец и разделаемся со всеми… Мужчины, женщины, дети — все умрут! Все!