Осторожно и очень медленно Тэк поднес к глазам свои командирские часы. Циферблат светился слабо, потому что кругом был какой-то темно-серый кисель, но этого вполне хватало. Четыре тридцать три. Еще восемнадцать минут, и можно встать.
Тэк снова погрузился в размышления. Там, в реальности так не думалось. Здесь совсем другое дело. С каждым приходом в Зону Тэк ощущал такую прозрачную и холодную ясность рассудка, что ему становилось страшно. Ему вообще почему-то становилось страшно совсем не от тех вещей, от которых следовало бы. Однажды в подлеске возле пробитой цистерны он услышал вой. Жуткий, похожий на волчий. И только знание того, что это не волк, делало его страшным. В вое слышались нотки плача ребенка. А Тэк не испугался. Просто быстро снял с плеча СВД и посмотрел в оптику. Ему стало даже интересно увидеть эту тварь. Профессор говорил, что в Зоне много забавных тварей. Только надо уметь их увидеть, добавил он. А потом он еще так странно засмеялся, что Тэку сразу сделалось не по себе и он выпил сто грамм не морщась, лишь бы заглушить неприятное ощущение. Вот… Тварь он так и не высмотрел. Не успел. Потому что где-то за спиной возник смех. Тоже детский. Из ниоткуда. И шагов никаких Тэк не слышал. Да что шаги! Он высмотрел бы незнакомца до того, как тот заметил бы Тэка. Тем более ребенка. И вот тут он испугался. Испугался так, что даже обделался. Правда, сначала Тэк этого даже и не заметил. Два километра он шел к кордону не оборачиваясь. Он хотел этого, но знал, что этого делать нельзя. Два километра по шпалам с детским смехом за спиной и каким-то неживым теплом. И слышишь только собственные шаги. Может быть, это было бы забавно в другой ситуации. Но с тех пор Тэка передергивало при любом детском хихиканье. Он даже дал себе зарок, что больше не будет ходить в Зону, он уверял себя, что это был некий знак оттуда, что ему сказочно повезло и надо начинать новую жизнь.
И вот он снова здесь. Зарекайся, не зарекайся – вернешься. Вернешься затем, что приготовлено тебе. Именно тебе, лично. Профессор вот говорил, что когда сталкер возьмет в зоне то, что она хотела ему оставить, тогда, говорит, на вечерние сопли его не жди. Вечерними соплями он называл то сборище в его вонючем трейлере, куда обычно приходили те, кто решил пойти в Зону и те, кто пришел оттуда. Кто в первый раз, кто в последний. В том смысле, что самый последний. Этот трейлер стал уже чем-то вроде традиции. И даже больше – не посидишь у старика Профессора перед выходом – жди беды. А так ли это, или нет, никто не проверял. Всем хотелось просто верить.
Сам Профессор был действительно профессором. Физико-математических наук. Пожалуй, самый старый из них всех. Он тут работал чуть ли не при ликвидации последствий аварии. Впрочем, сталкером Профессор не был, но его как-то сразу приняли за своего. Ученый он. Зона сразу ограничение проводит. Она ведь знает, кто и зачем к ней идет. И ведь почему-то не любит, когда ей всякие анализы проводят. Поговаривали, что как-то Профессор отбился от группы (не только одних ученых, тогда еще их спецназ охранял). Гораздо позже все поняли, что ни спецназ, ни милиция, ни регулярная армия не сможет противостоять тому, что там. Но суть не в этом. Профессор заблудился, но в последствии рассказывал, что дороги он не мог не знать. Была карта и даже компас, хотя он в Зоне может быть полезен через раз. Профессора не было три дня, а потом на кордоне появился человек, который улыбался и был совершенно седым и сильно постаревшим. А его точные швейцарские часы его спешили на минуту тридцать. Ни исследования, ни гипноз, ни другое новомодное барахло не дало абсолютно ничего. Профессор что-то явно делал, где-то был, но никакой вразумительной информации выудить не удалось. Сам он смутно помнил, что с кем-то долго разговаривал. Конечно, ему мало кто верил, все решили, что старик тронулся умом. После этого Профессор ушел из своей конторы и поселился в заброшенном трейлере почти у самого кордона. Патрули сначала цепляли его за попытки пробраться в Зону, но потом, видя, что нарушитель и сам на ладан дышит, да еще к тому же разумом явно темнит, оставили все эти попытки.
Тэк снова взглянул на часы. Еще несколько минут, и этот кисельный туман рассеется сам, обнажив плоскую поверхность с пахнущей травой, налитой и перезрелой, словно здесь за ней кто-то ухаживает. А может, и ухаживает. Тэк бы не удивился, узнав это. За всю свою жизнь он уже разучился удивляться.
Он зажмурился и снова открыл глаза. В небе, затянутом серыми тучами уже виделся гнойный шар солнца. С ежедневной кровью рассвета. Тиканье секундной стрелки отдавало тяжелыми ударами в груди.
Все. Четыре пятьдесят одна. Туман начал растворяться, словно рядом заработала огромная вытяжка. Но ветра не было. Тэк вообще не помнил, чтобы в Зоне когда-то был ветер. Здесь всегда безветренно, какой-то мертвый штиль. А птицы есть. Только мало. Воронье обычно, которое высматривает, чем бы поживиться. Точнее, кем. У них тут одно блюдо, подумалось Тэку. Ошибившийся сталкер, если от него еще что-то остается.
Тэк встал, вынул СВД из чехла и бережно закинул за плечо. Чехол он скрутил и положил в свой потрепанный рюкзачок. С каждым движением тело ныло и стонало после бессонной ночи в одном положении. Хоть бы не упасть.
Он сделал первый шаг в мягкой мокрой траве, двигаясь к своему первому маячку. Когда-то, когда он прошел минное поле в первый раз, он поставил маячки – через каждые десять метров втыкал куски арматуры с подвязанными лоскутками. Конечно, все это оставалось такой чудовищной лотереей, что даже думать об этом было страшно. Но здесь Тэк знал другое. Это место он мог пройти. Это место мог пройти только он. Остальные его обходили. Даже Гвоздь, земля ему пухом, если вообще его останки остались в этом мире.
Тэк всегда удивлялся этому. Почему Зона разрешала ему проходить тут? Каким образом его маячки каждый раз меняли свою позицию, отчего путь становился то прямой, то извилистый, то вообще непонятно какой? И почему, в конце концов, свои маячки видел только он? Каждую ночь они пропадали в кисельном тумане, а потом утром, ровно в четыре пятьдесят одну появлялись совсем в других местах.
Вообще-то это считалось хорошей приметой. Значит, Зона тебя любит. Доверяет. Или же хочет открыть что-то именно для тебя. Так считается. Но этому никто не завидует. Если Зона что-то дает тебе, она может потребовать что-то взамен. И очень похоже, что излюбленная ее игрушка – это человеческая жизнь.
Вот и следующий маячок. С красной ленточкой. И ведь остались они такими же свеженькими, как в тот час, когда Тэк их привязывал. А сами арматурные прутья были уже погнутые, со ржой, некоторые какие-то оплавленные, что ли… Тэк уже не обращал на это внимания и не забивал голову подобной ерундой. Все равно никто не узнает, как и что здесь происходит.
А земля ведь теплая, здесь, в этой ловушке. Почему-то. Тэк вспомнил Гвоздя. Он тогда был рядом. Он даже пытался его отговорить, но Гвоздь был упертым чертом. Особенно когда пьян. Тэк сглотнул, подавив в себе желание плюнуть. Нельзя здесь. Это чувствуется. Нельзя.
Гвоздь был длинным и тощим парнем с вечной кривой ухмылкой. Минное поле сломало его как спичку, сплюснуло с двух сторон, а потом со страшным чавкающим звуком его поглотило что-то непонятное. Какой-то кусок сероватой тьмы, словно выбравшейся с изнанки реальности чем-то перекусить в нашем грешном мире. Но до половины Гвоздь дошел. Непонятно, почему Зона дальше его не пустила. Из-за самоуверенности, возможно. Но скорей всего, по другой причине.
Уже совсем рассвело. Тэк шел медленно, как будто пробуя на прочность каждый шаг. Он всегда сомневался. И это не раз спасало ему жизнь. Хотя это если с людьми… Тут же совсем другое. Придет время, и никакое везение или осторожность не помогут. Это знает каждый сталкер. Знает. Но продолжает приходить сюда.
Осталось еще пять маячков. Потом он дойдет до станции и узнает, что делать дальше.