Нет никаких сомнений в том, что сейчас Ганя искренне переживает и тревожится за нее. Уважая ее желание оплакивать свое горе в одиночку, он не лезет к ней с утешениями и сочувствием, но очевидно страдает и не находит себе места от беспокойства. По ее, Никиной, милости.
Ника почувствовала себя последней скотиной, и острое раскаяние неожиданно дало ей силы вырваться из плена всепоглощающей жалости к себе. Зачем она цепляется за свою прежнюю – во всех отношениях не удавшуюся – жизнь, если есть шанс начать новую, гораздо более счастливую? Для этого нужно только закрыть старые счета. Иными словами – поквитаться с Оксаной Подольской.
– Ганя, простите меня! Я вела себя по-свински. – Ника подняла руку, предупреждая его протест. – Знаю, вы, по доброте душевной, готовы меня оправдать, но мне сейчас нужно другое. Просто дайте мне возможность себя реабилитировать. И помогите прищучить Подольскую, хорошо? Я жажду крови.
– Мне нравится ваш настрой, – сказал он, пытаясь (без особого, впрочем, успеха) убрать с лица неуместную ухмылку. – Но это еще вопрос, кто кому будет помогать. Если помните, Подольский мой клиент, и прищучить мадам, отправившую его за решетку – мой прямой долг. А в данном конкретном случае я исполню его с особым удовольствием.
– Пардон, шеф, я вовсе не собиралась претендовать на ваше кресло! – с притворным испугом воскликнула Ника, а потом добавила – тихо, но с чувством: – Мне все равно, кто под каким номером будет выступать, главное, чтобы мы до нее добрались.
– Тут есть сложности, – признался он, потерев переносицу. – Если мадам и на этот раз не стала марать кровью собственные ручки, то добраться до нее можно только через сообщника, который, собственно, и убил Терещенко. Мои агенты опросили буквально всех московских знакомых убитой, но никакого намека на то, что Терещенко была с кем-либо близка до знакомства с Подольским, не нашли. Словом, либо этот близкий остался в смоленском прошлом Анны, либо мы с вами ошиблись, и его попросту не существует. В последнем случае Подольская использовала для убийства постороннего Терещенко персонажа.
– Вы же не думаете, что она попросту наняла профессионального киллера? – испугалась Ника, на этот раз – непритворно.
– Нет, это исключено! – успокоил ее Игнат. – С кем-то из двоих – с Терещенко или с Подольским – убийца должен быть хорошо знаком. Анна открыла ему ворота, а потом он ушел через двор, где свободно бегали доберманы. Я допускаю, что девушку могли обмануть при помощи машины и телефона архитектора, но собак-сторожей убедительной сказкой не проведешь. Они слушались только хозяйку и тех, кому она делегировала свои хозяйские полномочия – домработницу, Подольского и, возможно, того самого "близкого", который ее убил.
– А кинолога, который их обучал?
– Обижаете, Ника! Кинолога и домработницу я проверил в первых рядах. У обоих на вечер третьего вполне приличное алиби.
– И что же мы теперь будем делать?
– Мы еще не беседовали со вторым компаньоном Подольского, с Воробьевым. Возможно, он даст какую-нибудь зацепку. Собственно, с ним следовало поговорить еще четыре дня назад, когда он вернулся из Валдая, но… – Игнат бросил на Нику смущенный взгляд. – Сам я по части разговоров не силен, а доверить агентам такое ответственное дело поостерегся. Вообще-то они неплохо справляются, но с вами не сравнить. Никто из них так не располагает к откровенности и не обладает вашей удивительной интуицией.
– Тогда выдайте мне диктофон и благословение, – шутливо попросила Ника, стараясь не выдать, до какой степени она польщена и растрогана этим признанием.
– Я сделаю больше. Я вас отвезу.
Второй компаньон Подольского совершенно не походил на первого. Если Петр Серегин был хмурым гигантом, молчаливым и неторопливым, то Антон Воробьев действительно напоминал воробья – маленький, взъерошенный, непоседливый и суетливый. Но эта суета не раздражала, скорее, умиляла. Ника поймала себя на мысли, что в обществе этого смешного человечка чувствует себя на редкость уютно.
– Ужасно! Просто ужасно! – бегал туда-сюда по комнате Воробьев, заламывая руки. – Вы не представляете, какой это абсурд! Чтобы Леня когда-нибудь поднял руку на женщину! Спьяну! Вы знаете, он в жизни не напивался. Даже когда мы были студентами. Стакан водки – его абсолютный предел, больше душа не принимает. Не то чтобы его рвало – упаси Господи! У Лени с младых ногтей манеры герцога. Просто он не может проглотить сверх меры ни рюмки. Организм противится. И они будут меня уверять, будто он приехал на любовное свидание, ужрался до невменяемости и заколол женщину ножом? Да я скорее поверю в перелетных свиней! Ника, уверяю вас, это чудовищная подстава! Вы должны что-нибудь сделать, чтобы спасти Леонида!