Пусть каждое государство, желает ли оно нам добра или зла, знает, что мы заплатим любую цену, вынесем все трудности, преодолеем любые испытания, поддержим своих друзей и остановим врагов ради спасения и укрепления свободы[49].
Его выступление длилось всего на пару минут больше, чем молитва кардинала, но даже сегодня, спустя 60 лет, заключительное обращение президента к соотечественникам-американцам – «Не спрашивайте, что может сделать для вас Америка, спросите, что вы можете сделать для своей страны» – звучит очень актуально. Но слова Кеннеди несли также яркий призыв к защите свободы «в час наивысшей опасности для нее». Не называя явно СССР, он предлагал переговоры во имя мира во всем мире, но это предложение подразумевало применение силы в случае, если «недруг» Америки не согласится на него. В этот момент Сайди не мог не взглянуть на советского посла Михаила Меньшикова, находившегося, как положено, на трибунах возле президента. Тот невозмутимо сидел, надвинув шляпу на лоб и сложив перед собой руки в перчатках.
Мир, в котором Кеннеди стал президентом в тот холодный и ясный январский день 1961 года, был, по мнению многих, опаснее любого периода в прошлом. Во время избирательной кампании Кеннеди активно выступал за уменьшение так называемого отставания по ракетам[50] от СССР – отставания, которого на самом деле не было, хотя миф о его существовании и помог ему выиграть выборы[51]. Но само наличие арсеналов ядерных боезарядов и средств их доставки в сочетании с порождаемыми ими страхами создавало в стране почти перманентную атмосферу тревоги, ослабить которую не могли ни регулярные учения по действиям в случае ядерного нападения[52], ни мультики, в которых симпатичная черепашка по имени Берт показывала маленьким американским мальчикам и девочкам, что делать при взрыве бомбы, в сотни раз мощнее сброшенной на Хиросиму.
Противостоящий Кеннеди советский премьер Никита Хрущев, первый секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, был силой, с которой следовало считаться. Он доказывал это не единожды, взять хотя бы отправку в 1956 году танков на подавление попытки Венгрии освободиться от советского ярма и организацию последующей расправы над лидером этой страны[53]. Маленький и тучный, громкоголосый и склонный к внезапным, но четко нацеленным вспышкам ярости, во время которых он, бывало, грозил кому-нибудь кулаком, Хрущев был способен на самые дикие выходки. Он мог заявить западным послам на дипломатическом приеме, что всех их «похоронит»[54], или радостно похвастаться, что его страна печет ядерные ракеты «как сосиски»[55], даже если на самом деле это было не так. Или – в памятном октябре 1960 года – снять ботинок и стучать им по столу на Генеральной Ассамблее ООН[56], чтобы прервать какого-то делегата, который в этот момент говорил что-то недоброе о Советском Союзе. До сего дня не утихают споры о том, действительно ли он стучал ботинком (хотя его переводчик, который при этом присутствовал, утверждал, что стучал, причем с такой силой, что сломал наручные часы). Как бы то ни было, факты здесь не имеют значения. Важна легенда, особенно если она способна заставить противников лишний раз задуматься.
Очередной шедевр красноречия Хрущева прозвучал 6 января, на следующий день после того, как Бушуев представил новый график советского пилотируемого космического полета, и всего за две недели до инаугурации Кеннеди. Говоря о «сдерживании империалистических авантюристов»[57], Хрущев явно хотел сделать предупреждение новому президенту. «В мире нет теперь силы, – заявил он, – которая могла бы преградить движение к социализму народов все новых стран». Поскольку реальность «горячей» войны подразумевала, так или иначе, гибель всего мира, альтернативной стратегией для обеих сторон в «холодном» варианте стало распространение своего влияния и идеологии на те части земного шара, где нарастала нестабильность. А к январю 1961 года было из чего выбирать: в Конго раскручивался маховик гражданской войны, к которой приложили руку и Советы, и Америка; в Лаосе, стране без выхода к морю в Юго-Восточной Азии, рядом с Вьетнамом, ЦРУ занималось созданием марионеточного правительства, а Советы активно поставляли оружие сражающимся с ним партизанам; на Кубе, лидера которой, революционера-социалиста Фиделя Кастро, Советы активно обхаживали; наконец, в Берлине – городе, разделенном идеологией, а потом и стеной, который Хрущев в одной из своих выразительных тирад назвал «мошонкой Запада»[58]. «Каждый раз, когда я хочу, чтобы Запад завопил, – добавил он, – я нажимаю на Берлин».
49
Стенограмма и видео инаугурационной речи в Президентской библиотеке Джона Ф. Кеннеди (www.jkflibrary.org).
51
В книге Brinkley,
53
Подробно описано в David Pryce-Jones ‘What the Hungarians Wrought: The Meaning of October 1956’
54
Хрущев сказал это 18 ноября 1956 года на приеме в польском посольстве в Москве: «Хотите вы или нет, история на нашей стороне. Мы вас похороним!» (
56
Как утверждается, это произошло на 902-м пленарном заседании ООН, 12 октября 1960 года. В одном варианте изложения Хрущев выразил так свой протест против речи делегата от Филиппин с нападками на Советский Союз. Сын Хрущева Сергей также описывает этот инцидент в книге «Никита Хрущев: кризисы и ракеты», но у него фигурирует делегат от Испании. Фотографии данного эпизода почти наверняка являются фальшивками, и весьма вероятно, что стучания ботинком не было вообще. Как и во многих других колоритных историях, связанных с Хрущевым, граница между реальностью и мифом временами размыта.
57
Цитата воспроизведена по первоисточнику: Хрущев Н. С. За новые победы мирового коммунистического движения // Коммунист. 1961. № 1. С. 3–37.