- Карета подана, Ваше Императорское Высочество. Её Императорское Высочество просила передать, что она не здорова и поехать не сможет, - объявил вошедший через несколько минут камердинер.
Цесаревич угрюмо кивнул, накинул поданную шинель, надел белую барашковую шапку с красным верхом и вышел, спустившись на лифте на первый этаж. От Аничкова дворца до Зимнего вдоль по Невскому было не более четырёх вёрст, которые он с удовольствием прошёл бы пешком, но из-за угроз террористов приходилось ехать в закрытом экипаже, да ещё в сопровождении конвоя из двух казаков, как если бы он сам был преступником.
Запряженная четвёркой лошадей карета не спеша ехала вдоль проспекта, который жил своей жизнью.
Дворники убирали снег и скалывали лёд с тротуаров; спешили по своим делам посыльные с яркими бляхами на груди; возле витрин толпилась публика, разглядывая выставленные товары; фланировали офицеры, позвякивая ножнами о булыжную мостовую и разглядывая идущих на встречу барышень; на перекрёстках стояли городовые в чёрных шинелях с барашковыми воротниками, с барашковыми же круглыми шапками, шашками и револьверами. При виде кареты с Великим князем они вытягивались в струнку и отдавали честь.
На одном из перекрёстков со стороны Михайловской улицы вылетели сани, рядом с которыми ехал всадник. Сани на всей скорости врезались в едущих позади кареты казаков, а всадник, повернув налево, приблизился к карете и начал стрелять из револьвера. От пули со звоном разлетелось оконное стекло. Цесаревич инстинктивно отпрянул назад, однако успел два раза дернуть за верёвку, один конец которой был привязан к руке кучера. Это был знак ехать быстро. Впрочем, кучер уже щелкнул хлыстом, пуская во весь опор. Сзади раздался свисток городового и револьверные выстрелы. Всадник пустил лошадь в галоп и стал удаляться в сторону Садовой.
- Гони! Быстрей! – крикнул Александр, приоткрыв дверь. Его рука машинально нащупала саблю. Он вытащил клинок, бросив его на пол, отстегнул от портупеи ножны, мощным ударом ногой сорвал дверь с петель и, размахнувшись левой рукой, бросил ножны во всадника. Завертевшись как бумеранг, они ударили в заднюю ногу лошади, которая завалились набок. Всадник успел вытащить ноги из стремян и, прокатившись кувырком несколько метров, вскочил на ноги и припустил в арку ближайшего двора.
Подъехав к упавшей лошади, кучер остановил карету. Александр вышел. Гнедая кобыла жалобно ржала, дёргая сломанной ногой. Рядом на снегу валялись ножны, а недалеко от седла виднелся какой-то тёмный предмет. Цесаревич поднял и по-хозяйски осмотрел ножны. На крепкой стали было несколько царапин и согнулось одно кольцо крепления портупеи. Он прикрепил ножны к портупее и подошел к седлу, подняв револьвер.
- Занятно – хмыкнул Александр, рассматривая выгравированную на корпусе надпись Enfield Mk.I Он нажал на рычажок возле курка, и переломил ствол револьвера, опустив его вниз. Барабан сместился вперёд и из него выщелкнулись три стрелянных гильзы; три целых патрона остались в барабане.
"Но выстрелов было два", - подумал Александр.
Сзади раздался выстрел. Цесаревич вздрогнул и быстро обернулся. К нему бежали городовой и один из казаков.
- Как Вы, Ваше Императорское Высочество? - спросил казак.
- В порядке. Проверь, любезный, тот двор, - скомандовал цесаревич городовому, указав на арку в которой скрылся беглец. Городовой тотчас же устремился туда.
- Что с санями, Кудинов?
- Седок убит.
- Что ж, ты? Живым надо было брать.
- Никак нет-с. Уже был мертв, когда подъехал. Тот, который был на коне, пристрелил его, когда сани выехали на Невский.
Александр посмотрел на револьвер. Стало ясно, почему стреляных патронов три.
- Кто таков выяснили?
- Документов никаких. По виду – инородец.
- Что, азиат?
- По внешности больше иудей.
Цесаревич кивнул.
- Садись на облучок, с нами поедешь.
- Разрешите остаться, Ваше Императорское Высочество. Симонов упал с коня и сломал ногу.
- Хорошо. Я за вами пришлю.
Цесаревич сел в карету и скомандовал:
- В Зимний!
Поговорить с отцом и родственниками было о чём.
Но дверь отверзлась, и явился в ней
С лицом почтенным, грустию покрытым,
Лазоревый полковник. Из очей
Катились слёзы по его ланитам.
А.К.Толстой
Цесаревич ехал в карете с отломанной дверцей, возбуждая естественное любопытство многочисленных прохожих. Слух о покушении уже разнёсся по городу и вызвал всеобщее сочувствие и очередной приступ ненависти к нигилистам и евреям. Одного студента, имевшего неосторожность выкрикнуть "Долой эксплуататоров!" толпа побила и хотела повесить на фонарном столбе. Откуда-то нашлась уже веревка, однако юнкеру и двум офицерам удалось отбить студента и сдать полиции. За похожей на курсистку женщиной с коротко стриженными волосами и в мужской шапке погналось несколько человек, однако ей удалось заскочить в один из домов, а дворник, чтобы спасти девицу, запер за ней входную дверь и вызвал околоточного.