И в это время в отрядную бочком пролез Олег. Он держал под мышкой объемистый газетный сверток.
— Уф, успел! — отдышавшись, сказал Треневич.
— Это что у тебя? Твой номер? — обступили его ребята.
— Номер, — кивнул Олег, с торжественной медлительностью разворачивая газету.
И тут все увидели большую черепаху с жестяными лапами, хвостом и головкой, выкрашенной в желтый цвет. Панцирь у черепахи был коричневый, с черными разводами.
— Вот это да! — произнес Шурик. — Вот это механизм!
— Олежка, включи!
— Пусть поползает!
— Покажи, Олежка!
— Ребята, ребята, пора начинать! — напомнил Андрей. — Степа, объявляй.
Выскочив из двери отрядной комнаты, Степка неловко поклонился зрителям и довольно громко крикнул:
— Начинаем наш концерт! Сейчас Кузя Парамонов прочитает стихотворение Лермонтова «Три пальмы», — он с опаской взглянул на Гошку и Севку.
Гошка хмуро смотрел на Степку, а Севка, как всегда, сонно оглядывал стены и потолок красного уголка.
Медленно, стараясь поменьше хромать, Кузя вышел «на сцену». От охватившей его робости он читал очень тихо, пожалуй, еще тише, чем во время репетиции. Ему несколько раз кричали из задних рядов: «Громче! Ничего не слышно!» Но когда он, торопливо ковыляя, уходил «со сцены», вслед ему раздались дружные аплодисменты.
Следующими по программе выступали Таня и Оля. Они сами сшили себе украинские платья и смастерили из бумажных цветов венки с разноцветными лентами. Девочки станцевали гопак, и им зааплодировали так неистово, так громко и дружно закричали «бис», что пришлось танцевать еще.
Но особенно всех удивил Мишка Кутырин. Он без запинки прочитал стихотворение Пушкина «Послание в Сибирь», и Шурику, который собрался ему подсказывать сквозь щелку в двери, просто нечего было делать. Но и это оказалось еще не все. Когда смолкли аплодисменты, Мишка вдруг объявил:
— Ответ Пушкину декабристов, сочинение А. И. Одоевского.
— Вот это да! — только и смог произнести Шурик.
читал Мишка.
И в отрядной комнате эти стихи слушали в такой же тишине, какая стояла в красном уголке.
Когда Кутырин вернулся в отрядную, красный от гордости, ребята обступили его со всех сторон.
— Ну и Мишка! — кричал Зажицкий. — Вот удивил!
— Два дня учил, — не без самодовольства сообщил Мишка.
Следом за Кутыриным настала очередь выступать Лешке. Павлик поудобнее вскинул на плечо ремень гармошки, и красный уголок наполнился медленными звуками вальса «Дунайские волны».
Отбивая чечетку, Хворин появился в дверях отрядной комнаты. Лицо его было сосредоточенно и даже мрачно. Он неторопливо прошелся перед первым рядом зрителей, заложив руки за спину, выставляя вперед то одно, то другое плечо. Ноги его двигались будто бы с неохотой, колени чуть сгибались, но четкий ритм вальса подчеркивал ладное пощелкиванье подошв, словно к Лешкиным ступням были прикреплены громкие кастаньеты.
Темп музыки все убыстрялся. И все быстрее, все веселее звучала чечеточная дробь. Лешка то отступал назад, чуть не натыкаясь на Павлика, то внезапно, перебирая ногами, приближался к зрителям. Быстрее, быстрее! Глаза его засверкали. На щеках проступил румянец. И когда ритм вальса стал стремительным, как вьюжная круговерть, кто-то сзади крикнул с восхищением:
— Вот дает! Вот дает!
Степка, глядевший в щелку двери, посмотрел туда, откуда раздался этот восторженный возглас, и увидел Севку Гусакова. Куда девалось сонное выражение, никогда, кажется, не сползавшее с Севкиного лица. Привскочив на скамейке, Севка вытянул шею и не сводил с танцора широко раскрытых глаз.
— Вот дает! Вот дает! — восхищался он.
Гошка дернул приятеля за руку и усадил на скамейку. Но Севка не вытерпел и опять вскочил.
Между тем звуки вальса становились все медленнее. И медленнее двигались Лешкины ноги. Он не ушел, а уплыл в дверь отрядной комнаты. И в зале рассыпались аплодисменты.
Степка, выскочивший было объявить следующий номер, должен был ждать, пока зрители успокоятся. И он видел, как на задней скамейке, широко взмахивая руками, отчаянно хлопал в ладоши Севка Гусаков.
Следующим был выход Шурика и Женьки. Степка еще не знал, что за номер они приготовили. Но Андрей предупредил его, чтобы он только объявил: «Сейчас выступят…» — и замолчал бы.
— А дальше сам увидишь, — сказал командир отряда, хитро подмигнув.
Степка так и сделал. Когда смолкли аплодисменты, он крикнул: