– Ну, если хочешь держи в зубах соломинку, как все, – хохотнул Лёха, между зубами которого как раз торчала соломинка.
– Прости, – поддержала его Гусыня. – Забыли для тебя прихватить детское автокресло. Можешь сесть в кабину к девчонкам и Витьку.
Стерва.
– Едем? – крикнул водила откуда-то снизу.
Все молча уставились на меня.
– Ну? – подтолкнула меня Гусыня. – Еще поноешь или с нами поедешь?
– Едем, – крикнул я в ответ, не сводя взгляда с этой бесячей девчонки.
Она лишь усмехнулась и лениво подцепила пальцами веревку, которой было обтянуто сено. Повторил за ней, но за веревку ухватился двумя руками. От чувства того, что я еду на куске холодца, когда тронулась машина, перехватило дух.
Девчонка внимательно за мной наблюдала и, я уверен на двести процентов, ржала. Потом еще и бате своему расскажет.
Только проехав реку, я смог успокоиться и даже расслабиться рядом Гусыней, которая, грызя соломинку, мечтательно смотрела на плывущие над нами облака.
– Ну, и как тебе? – спросила она.
– Что? – чуть повернул к ней голову.
– Сенокос, езда на сене, природа… выбирай сам.
– Нормально, – буркнул я, поняв, что ей от скуки захотелось до меня доколупаться.
– Нам сейчас ещё разгружать всё это, – словно между делом, ненавязчиво, добавила она.
– Твою мать! – почти взвыл я, спрятав лицо в ладонях.
Девчонка лишь тихо хохотнула.
Походу, издевательство над людьми, которые, вообще, не в теме, – это любимая развлекуха её и её бати.
– Приехали! – крикнул водила, когда машина остановилась, а двигатель затих.
Практически не чувствуя спину, сполз вслед за всеми с воза и увидел перед собой деревяные ворота, покрашенные зеленой краской, которая уже выцвела и потрескалась.
Очкарик суетил в стороне от ворот, зачем-то разбирая забор.
– Ребята! – распахнулась калитка и из нее вылетела какая-то тетка в желтой панамке. – Ребята, да вы что?! Вы с ума сошли что-ли?!
– Мам, вынеси, пожалуйста, нам всем попить, – сказал очкарик и отдал ей свою рубаху.
– Конечно, ребята. Я вам сейчас стол накрою!…
– Не надо! – оживился вокруг меня хор голосов. Все как один были против пожрать, хотя, пока ехали, только и говорили о том, как бы пожрать.
– Мы не голодные, Анна Васильевна, – произнесла спокойно Гусыня.
– Ну, вы даёте! – покачала женщина в панамке головой. – Спасибо вам, ребята! Мы уж с отцом думали, что всё – сгниёт наше сено, и коров надо будет продавать. Спасибо! Я сейчас отцу скажу. Он хоть из окна на вас посмотрит.
– Мам, перестань! – очкарик явно смущался своей мамки. – Мы сейчас разгрузимся, и баню растоплю.
– Хорошо, Стёпа, как скажешь, – улыбка не покидала ее глаз и золотого зуба.
Шишига въехала на территорию их огорода и остановилась под высоким навесом, под который все начали скидывать сено.
– А почему его отец на нас только из окна может посмотреть? – всё-таки, не выдержал я, решив спросить у Гусыни.
– А тебе нужно, чтобы тебя лично все похвалили и руки твои поцеловали? – ерничала она.
– Ясно, – быстро потерял к ней интерес, снова напав на сено.
– Родители Стёпы полтора месяца назад попали в аварию, – произнесла Гусыня тихо. – У Анны Васильевны только ушибы и вывих плеча, а у его папы сломаны обе ноги – зажало его сильно тогда. Так что мы с ребятами в тихую, чтобы им помочь, сначала скосили траву, а сегодня собрали сено. Иначе их ждала бы не самая приятная и сытная зима. Ну? – спросила она, когда я ничего не ответил, погруженный в свои мысли.
– Что? – спросил я, не понимая.
– Как тебе теперь ощущения после сделанного? Тоже «нормально»? – в ее темных глазах искрило любопытство и смешинка.
Она явно пыталась поймать какую-то особую мою реакцию.
– Нормально, – ответил я, нарочито хмурясь.
Грудину приятно обожгло странное чувство. Что-то схожее с гордостью и облегчением. Но признаться в нём мне показалось лишним.
Глава 5. Рамиль
Пёс, который Байкал, уже давно куда-то убежал. Ему повезло – у него есть выбор и он мог просто свалить и не париться с сеном, которое застряло и кололо у меня везде.
Лениво плёлся за Гусыней, которая шла до своего дома так, будто хотела скинуть меня на одном из поворотов.
И откуда только энергия берется? Лично я был готов упасть прямо на пыльной дороге, которая никогда не знала асфальта. Желательно, перед тем как лечь, что-нибудь сожрать, попить холодной воды и можно вырубаться до завтрашнего утра.
Ещё бы, конечно, помыться, переодеться во что-нибудь чистое и сжечь все грязное, чтобы об этом каторжном дне мне не напоминала ни одна пропотевшая насквозь нитка.