– Вы были великолепны, когда защищали мисс Мартин.
Рука, обнимавшая ее, напряглась, но, к сожалению, лишь на секунду.
– Любой на моем месте поступил бы так же, – ответил Питер.
– Нет, – медленно произнесла Тилли. – Я так не думаю. На самом деле, я сказала бы, что многие поступили бы совсем наоборот, и полагаю, вы знаете, что я права.
Она окинула Питера дерзким взглядом, ожидая, что тот начнет ей возражать. Но Питер был умным мужчиной, и он этого не сделал.
– Джентльмен не должен наносить ущерб репутации женщины, – сухо произнес он, и Тилли поняла, что ее странным образом наполнило восхищение этим его легким намеком на старомодность. Ей понравилось то, что он, фактически, был смущен своим собственным строгим моральным кодексом.
Или, возможно, это не совсем кодекс, а скорее просто факт, на котором ей удалось его поймать. Сейчас модными стали некие бесчувственные повесы, но Питер явно не был таким жестоким.
– Женщина также не должна наносить ущерб репутации джентльмена, – тихо произнесла Тилли. – Я сожалею о том, что написала леди Уислдаун. Она поступила дурно.
– А вы прислушиваетесь к мнению нашего уважаемого комментатора сплетен?
– Конечно, нет, но я одобряю ее слова чаще, чем не одобряю. Однако на сей раз, мне кажется, она перешла границу.
– Она никого не обвиняла. – Питер пожал плечами, словно его совершенно не волновала тема разговора, но его выдал его же тон. Он был разъярен и обижен, и все из–за утренней колонки леди У. Если бы Тилли знала, кто такая леди Уислдаун, она была бы счастлива скрутить эту даму как рождественского гуся перед жаркой.
Это было странное, страстное ощущение – эта ярость из–за того, что ему причинили боль.
– Леди Матильда… Тилли.
Она с удивлением огляделась, обнаружив, что слишком глубоко погрузилась в свои собственные мысли.
Питер улыбнулся ей и мельком взглянул на их руки.
Тилли проследила за его взглядом и только тогда поняла, что сжала его пальцы так, словно они были шеей леди Уислдаун.
– О! – вырвалось у нее от удивления, после чего, что–то невнятно пробормотав, девушка добавила: – Простите.
– Вы страдаете привычкой лишать пальцев ваших партнеров по танцам?
– Только тогда, когда вынуждена выкручивать им руки, чтобы заставить их танцевать со мною, – парировала Тилли его выпад.
– А я–то всегда думал, что война – опасное место, – пробормотал Питер.
Тилли удивилась, как он мог шутить такими вещами, удивительно, но мог. Она не совсем понимала, как на это ответить, но тут оркестр, закончил играть вальс, исполнив удивительно оживленный туш, и Тилли была избавлена от необходимости отвечать.
– Проводить вас к вашим родителям? – спросил Питер, уводя ее из центра зала. – Или к вашему следующему партнеру?
– На самом деле, – сымпровизировала Тилли, – мне ужасно хочется пить. Может быть, пройдем к столу с лимонадом?
Который, как она заметила, находился в другом конце комнаты.
– Как пожелаете.
Они продвигались довольно медленно; Тилли сдерживала свой шаг, делая его степенным, надеясь удлинить время своего пребывания в обществе Питера на минуту другую.
– Вам нравится бал? – спросила она.
– Куски и части[5], – произнес Питер, упорно глядя только прямо перед собой.
Но Тилли заметила, как уголок его рта скривился.
– Так куски или части? – смело спросила она.
Он практически остановился.
– Вы понимаете, что только что произнесли?
Слишком поздно Тилли вспомнила подслушанный ею разговор своих братьев о кусках муслина и частях[6]…
Ее лицо вспыхнуло.
И затем, помоги им Бог, они оба рассмеялись.
– Не говорите никому, – прошептала девушка, отдышавшись. – Мои родители запрут меня на целый месяц.
– Это было бы конечно…
– Леди Матильда! Леди Матильда!
Независимо от того, что хотел сказать Питер, его высказывание было прервано миссис Фезерингтон, подругой матери Тилли и одной из самых больших сплетниц, спешившей навстречу к ним и тащившей за собой свою дочь Пенелопу, которая была одета в платье довольно неудачного оттенка желтого цвета.
– Леди Матильда, – произнесла миссис Фезерингтон. После чего добавила тоном, который заморозил бы кого угодно: – Мистер Томпсон.
Тилли собралась было представить присутствующих друг другу, но вдруг вспомнила, что миссис Фезерингтон и Пенелопа присутствовали на званом обеде леди Нили. Практически, миссис Фезерингтон была одной из тех пяти несчастливцев, чьи имена были упомянуты в утренней колонке леди Уислдаун.
– Ваши родители знают, где вы? – спросила миссис Фезерингтон у Тилли.
– Прошу прощения? – переспросила Тилли, моргнув от удивления. Она повернулась к Пенелопе, которая всегда казалась ей довольно милой и тихой девушкой.
Но если Пенелопа и знала, что имела ввиду ее мать, то не сделала никакого намека, кроме огорченного выражения лица, которое вынудило Тилли предположить, что, если бы внезапно в середине бального зала возникла дыра, то Пенелопа с радостью в нее бы спрыгнула.
– Ваши родители знают, где вы? – повторила миссис Фезерингтон, на сей раз более многозначительно.
– Мы приехали вместе, – медленно ответила Тилли, – так что полагаю, они знают…
– Я отведу вас к ним, – прервала ее миссис Фезерингтон.
И тут Тилли поняла.
– Уверяю вас, – холодно сказала она, – мистер Томпсон более чем способен отвести меня к моим родителям.
– Мама, – произнесла Пенелопа, практически хватая свою мать за рукав.
Но миссис Фезерингтон проигнорировала ее.
– Девушка, подобная вам, – сказала она Тилли, – должна заботиться о своей репутации.
– Если вы имеете ввиду колонку леди Уислдаун, – ответила неестественно ледяным тоном Тилли, – тогда должна вам напомнить, что вы тоже были в ней упомянуты, миссис Фезерингтон.
Пенелопа задохнулась.
– Ее слова меня не беспокоят, – ответила миссис Фезерингтон. – Я знаю, что не брала этого браслета.
– А я знаю, что мистер Томпсон тоже этого не делал, – возразила Тилли.
– Я никогда и не говорила, что он это сделал, – ответила миссис Фезерингтон, а затем, удивив Тилли, повернулась к Питеру и заявила: – Прошу прощения, если я дала вам повод, так думать. Я никогда и никого не назову вором без доказательств.
Питер, напряженно стоявший рядом с Тилли, только кивнул в ответ на ее извинения. Тилли почти подозревала, что это было единственным, что он смог сделать, без риска потерять самообладание.
– Мама, – повторила Пенелопа, тоном близким к отчаянию, – видишь там, напротив двери, Пруденс, она весьма энергично нам машет.
Тилли была видна сестра Пенелопы Пруденс, и ей показалось, что та совершенно счастлива, беседуя с одной из своих подруг. Тилли решила для себя, что при первом же удобном случае ей следует оказать поддержку Пенелопе Фезерингтон, которая была известна как желтофиоль[7].
– Леди Матильда, – вновь заговорила миссис Фезерингтон, полностью игнорируя свою дочь, – я должна…
– Мама! – Пенелопа резко дернула мать за рукав.
– Пенелопа! – Миссис Фезерингтон повернулась к своей дочери с очевидным раздражением. – Я пытаюсь…
– Мы должны идти, – сказала Тилли, используя в своих интересах мгновение, пока миссис Фезерингтон отвлеклась. – Я с удовольствием передам маме ваш поклон.
И затем, прежде, чем миссис Фезерингтон смогла освободиться от Пенелопы, которая подобно тискам сжала ее руку, Тилли обратилась в бегство, практически таща Питера за собой.
За все время этой сцены он не произнес ни слова. Тилли совершенно не понимала, что это могло означать.
– Я ужасно сожалею, – сказала Тилли, как только они оказались вне пределов слышимости миссис Фезерингтон.
– Вы ни в чем не виноваты, – ответил Питер, но в его голосе чувствовалось напряжение.
5
куски и части — bits and pieces – англ. идиома: «остатки, обрезки, хлам» – в данном случае означает, что Питеру нравится не весь бал, а его какие–то отдельные моменты (эпизоды)
6
разговор своих братьев о кусках муслина и частях… — a bit of muslin – женщина, девушка; piece of ass(tail) – человек, особенно женщина, в ее сексуальном аспекте, рассматриваемый как объект сексуального удовлетворения; также собственно половой акт.
7
желтофиоль —