– Томпсон, – произнес Робби, – чертовски рад тебя видеть.
Томпсон, подумала Тилли, мысленно кивая. Это, должно быть, Питер Томпсон – самый близкий друг Гарри. Брат упоминал его почти в каждом своем письме, но так и не описал его как следует, поэтому Тилли оказалась совершенно неподготовленной к внешности греческого бога, стоявшего перед нею. Конечно, если бы Гарри взялся его описывать, то вероятно, он просто пожал бы плечами и сказал что–то вроде: «Парень с обычной внешностью».
Мужчины никогда не обращали внимание на детали.
– Ты знаком с леди Матильдой? – спросил Робби у Питера.
– Тилли, – пробормотал тот, беря предложенную девушкой руку и целуя ее. – Простите меня. Мне не следовало бы быть таким фамильярным, но Гарри всегда называл вас именно так.
– Все в порядке, – сказала Тилли, едва заметно кивнув. – Мне тоже довольно трудно не назвать мистера Данлопа Робби.
– Ну, конечно, – дружелюбно согласился Робби. – Меня все так называют.
– Гарри писал о нас? – спросил Питер.
– Постоянно.
– Он очень любил вас, – произнес Питер. – И часто о вас рассказывал.
Тилли вздрогнула.
– Да, Робби говорил мне об этом.
– Не хотел, чтобы она подумала, будто Гарри о ней не вспоминал, – объяснил Робби. – О, смотрите, моя матушка.
Тилли и Питер одновременно взглянули на него, удивившись столь внезапной смене предмета разговора.
– Мне необходимо исчезнуть, – пробормотал Робби и спрятался за стоящим в кадке растением.
– Она найдет его, – с кривой усмешкой заметил Питер.
– Матери всегда находят своих детей, – согласилась Тилли.
Повисло неловкое молчание, и Тилли почти захотелось, чтобы вернулся Робби и заполнил паузу своей дружелюбной, хотя и немного глупой, болтовней. Она не знала, что сказать Питеру Томпсону, что делать в его присутствии. И она, не могла не думать о том, – да покроется сыпью наверняка веселящаяся душа ее братца, – а не размышляет ли Питер сейчас о ее приданом и о его размере, ведь Гарри неоднократно в качестве самой привлекательной черты своей сестры называл именно ее приданое.
И тут Питер произнес нечто совершенно неожиданное:
– Я узнал вас сразу же, как только вошел.
Тилли моргнула от удивления.
– Как?
Его глаза чарующего синевато–серого оттенка, теперь Тилли отлично их рассмотрела, наблюдали за ней столь пристально, что ей захотелось съежиться.
– Гарри хорошо вас описал.
– Никаких кривозаплетенных косичек, – предупредила девушка, не в силах удержаться от некоторого сарказма в голосе.
Питер хохотнул в ответ.
– Вижу, Робби проболтался.
– И довольно пространно к тому же.
– Не обращайте внимания на его болтовню. Все мы говорили о наших сестрах, и я совершенно уверен, что все мы описывали их точно также. Вам ведь было только двенадцать.
Тилли решила, что нет никакой необходимости сообщать ему, что описание Гарри вполне годилось и для ее более позднего возраста. В то время как все ее подруги росли и менялись, и им требовалась новая более женственная одежда, формы самой Тилли непреклонно оставались подростковыми вплоть до того времени, как ей исполнилось шестнадцать. И даже теперь, приобретя несколько вполне женственных линий и находя волнующей каждую из них, Тилли оставалась по–мальчишески стройной.
Сейчас ей было девятнадцать, даже почти двадцать, и, слава Богу, она больше не была «сплошными локтями и коленками». И теперь уже никогда не будет.
– Так как же вы меня узнали? – спросила Тилли.
Питер улыбнулся.
– Разве вы не догадываетесь?
Волосы. Ужасные волосы Ховардов. Не имело значения, что ее кривозаплетенные косички превратились в гладкую прическу. И она, и Гарри, и их старший брат Уильям – все они обладали ужасными рыжими волосами Ховардов. Их нельзя было назвать золотисто–русыми или золотисто–каштановыми. Они были красными, или оранжевыми, а еще точнее – цвета яркой меди. Тилли была совершенно уверена в том, что оттенок их волос при солнечном свете заставлял многих смотреть на них искоса, отводя взгляд. Каким–то образом их отец избежал этого семейного проклятия, но оно с удвоенной силой проявилось в его детях.
– Гораздо больше, чем только это, – сказал Питер, прекрасно понимая, о чем она подумала. – Вы очень на него похожи. Полагаю, ваш рот. И черты вашего лица.
Он произнес это с такой тихой грустью, с таким сдерживаемым волнением, что Тилли поняла, что Питер любил Гарри, и что он тоскует по нему почти также сильно, как и она сама. И от этого ей ужасно захотелось расплакаться.
– Я… – Но закончить Тилли не смогла. Ее голос надломился, и к своему ужасу, девушка почувствовала, что задыхается, и услышала собственное хлюпанье. Благовоспитанной утонченной леди не подобало вести себя подобным образом. Девушка предприняла отчаянную попытку, чтобы не разрыдаться в присутствии многочисленной публики.
Питер все это видел. Взяв ее под локоть, он искусно развернул девушку спиной к толпе гостей, а затем, вытащив из кармана свой носовой платок, вручил его Тилли.
– Спасибо, – поблагодарила она, вытирая глаза. – Я сожалею. Не знаю, что это на меня нашло.
Горе, подумал мужчина, но вслух ничего не сказал. Не было необходимости говорить очевидные вещи. Они оба тосковали по Гарри. Всем им не хватало его.
– Что привело вас к леди Нили? – спросил Питер, решив, что смена темы разговора пойдет ей на пользу.
Тилли одарила его благодарным взглядом.
– Мои родители настояли на этом. Мой отец считает, что повар леди Нили – лучший в Лондоне, и он не позволил бы нам уклониться от приглашения. А вас?
– Мой отец знаком с нею, – сказал Питер – Полагаю, что она сжалилась надо мной, прислав приглашение, поскольку я совсем недавно вернулся в город.
Есть множество солдат, к которым относятся с такой же жалостью, криво усмехнулся про себя Питер. Перед многими молодыми людьми, вернувшимися из армии или собирающимися вернуться, и которым абсолютно нечем было заняться, стоял один и тот же вопрос: что им делать теперь, когда они уже не держат в своих руках винтовку и не скачут в пылу битвы.
Некоторые из его друзей решили остаться в армии. Это было вполне респектабельное занятие для такого человека как он, младшего сына незнатного аристократа. Но Питер достаточно хлебнул военной жизни, насмотрелся на убийства и повидал смертей. Его родители хотели, чтобы он избрал духовную стезю, что было, честно признаться, второй и последней приемлемой профессией для джентльмена со скромными средствами. Его брат унаследует небольшое поместье и титул барона; для Питера же ничего более не оставалось.
Но принятие духовного сана не казалось ему правильным решением. Некоторые из его друзей вышли с полей сражений с обновленной верой; Питер же пришел к противоположным выводам, и он чувствовал себя в высшей степени неготовым вести за собой по пути праведности любую вверенную ему паству.
То, чего ему на самом деле хотелось, когда он позволял себе мечтать, была спокойная жизнь в деревне. Быть джентльменом–фермером.
Это звучало так… мирно. Настолько кардинально отличалось от жизни, которую он вынужден был вести в течение нескольких последних лет.
Но такая жизнь требовала наличия земли, а земля требовала денег, которых у Питера не было. Если бы он продал свой офицерский патент и уволился из армии, то у него появилась бы небольшая сумма денег. Но этого будет явно недостаточно.
Чем и объяснялось его теперешнее появление в Лондоне. Ему нужна была жена. С приданым. Ничего экстравагантного – в любом случае, ни одной наследнице не разрешили бы выйти замуж за такого как он. Нет, ему всего лишь была нужна девушка со скромной денежной суммой. Или еще лучше – с участком земли. Питер был согласен обосноваться практически в любом уголке Англии, если это будет означать независимость и покой.