Мисс Мартин немедленно к ней примчалась и вновь застегнула несчастный браслет.
Леди Нили произнесла некое «хмффф» и поднесла свое запястье к лицу, еще раз внимательно оглядев браслет прежде, чем опустить руку.
– Я купила его у Эспри, и уверяю вас, в Лондоне нет лучшего ювелира. Они не продали бы мне браслет с неисправной застежкой.
– Я уверена, что они ничего подобного и не предполагали, – сказала Тилли, – но…
Она не успела закончить, как все смущенно уставились на ковер, куда во второй раз за вечер соскользнул браслет.
– Определенно застежка, – пробормотал Питер.
– Это – возмутительно, – заявила леди Нили.
Питер вполне с ней согласился, тем более что они впустую потратили кучу драгоценного времени на ее блестящий браслет, в то время как все гости мечтали поскорее оказаться за обеденными столами и наслаждаться едой. Урчало так много желудков, что невозможно было сказать точно, чей желудок урчит в данный момент.
– И что мне теперь с ним делать? – спросила леди Нили после того, как мисс Мартин подняла с ковра браслет и вернула его хозяйке.
Незнакомый Питеру высокий, темноволосый мужчина принес небольшое блюдо из–под сладостей.
– Возможно, этого будет достаточно, – произнес он, предлагая его леди Нили.
– Истерли, – довольно неохотно проворчала леди Нили, словно ей не особенно хотелось принимать помощь от данного джентльмена. Она положила браслет на блюдо, после чего поставила его в соседний credenza[2]. – Что ж, – сказала она, аккуратно расправляя браслет на блюде. – Полагаю, что теперь все желающие смогут любоваться им здесь.
– Возможно, его следовало бы поместить в центре стола, пока мы обедаем, – предложил Питер.
– Хм, да, это превосходная идея, мистер Томпсон. В любом случае, уже почти настало время ужина.
Питер был готов поклясться, что услышал, как кто–то прошептал:
– Почти?
– О, прекрасно, тогда отправляемся ужинать, – сказала леди Нили. – Мисс Мартин!
Мисс Мартин, которой каким–то образом удалось отдалиться от своей хозяйки на несколько ярдов, пришлось вернуться назад.
– Проследите, чтобы все было готово к ужину, – сказала леди Нили.
Мисс Мартин вышла, после чего под многочисленные вздохи облегчения гости переместились из гостиной в столовую.
К своему удовольствию, Питер обнаружил, что его посадили рядом с Тилли. При обычных обстоятельствах он не мог рассчитывать на то, чтобы оказаться за столом рядом с дочерью графа. И по правде говоря, Питер подозревал, что ему предназначалось составить пару женщине, сидевшей справа от него. Но по другую сторону от нее сидел Робби Данлоп, и казалось, что она ведет с ним весьма приятную беседу.
Еда, как и предрекали, была изысканной, и Питер, весьма довольный, наслаждался супом из омара, когда почувствовал движение слева от себя. Повернувшись, он увидел, что на него смотрит Тилли. Ее губы приоткрылись, словно девушка собиралась произнести его имя.
И внезапно Питер осознал, как она прекрасна. Эта красота, которую Гарри никогда не описывал, возможно, потому, что, будучи ее братом, он просто никогда не мог ее заметить. Гарри никогда бы не смог увидеть женщину в девочке, никогда не понял бы, что ее щечка умоляет о нежности, или что, открывая рот, чтобы заговорить, она иногда делает паузу, слегка сжимая губы, словно в ожидании поцелуя.
Гарри никогда не увидел бы ничего из того, что увидел Питер, и что потрясло его до глубины души.
– Вы хотели что–то спросить? – произнес Питер, удивляясь тому, что его голос звучит вполне обычно.
– Да, – сказала девушка, – хотя я не совсем уверена, как… Я не знаю…
Он ждал, когда она соберется с мыслями.
Мгновение спустя, она наклонилась вперед и, удостоверившись, что никто на них не смотрит, спросила:
– Вы были там?
– Где? – спросил Питер, хотя сразу понял, что она имела ввиду.
– Когда он умер, – спокойно уточнила Тилли. – Вы там были?
Питер кивнул. Это не было тем, о чем ему хотелось бы вспоминать, но он обязан быть с ней честным.
Ее нижняя губа дрогнула, и она прошептала:
– Он страдал?
С минуту Питер не знал, что ответить. Гарри страдал. Он провел три дня в жутких мучениях: обе его ноги были сломаны, причем правая – настолько ужасно, что кость прорвала кожу. Возможно, он пережил бы это, и даже не слишком сильно хромал бы впоследствии, так как их хирург имел большой опыт по части лечения сломанных костей. Но внезапно у Гарри началась лихорадка, и прошло совсем немного времени, как Питер понял, что Гарри не удастся выиграть в этом сражении. Спустя два дня его не стало.
Но когда жизнь покидала его тело, Гарри был настолько апатичен, что Питер не был уверен, чувствовал ли Гарри боль или нет, особенно с настойкой опия, которую Питер, украв у своего командира, влил в горло своего друга. И поэтому, отвечая на вопрос Тилли, Питер ограничился тем, что сказал:
– Немного. Нельзя сказать, что это было безболезненно, но я думаю… в конце… он ушел спокойно.
Она кивнула.
– Спасибо. Меня всегда мучил этот вопрос. Он и продолжал бы меня мучить. Я рада наконец узнать правду.
Питер вернулся к своему супу, надеясь, что немного омара, муки и бульона помогут ему отогнать мысли о смерти Гарри, но тут Тилли произнесла:
– Считается, что становится легче, если думать о том, что он – герой, но у меня так не получается.
Питер опять вопросительно посмотрел на девушку.
– Все говорят, что мы должны им гордиться, – пояснила Тилли, – потому что он – герой, потому что умер на поле битвы под Ватерлоо, воткнув штык в тело французского солдата, но я не думаю, что от этого становится хоть сколько–нибудь легче. – Ее губы мелко подрагивали, складываясь в странную, беспомощную улыбку, которая возникает у всякого, кто понимает, что некоторые вопросы ответов не имеют. – Мы продолжаем тосковать по нему так же сильно, как тосковали бы, упади он с лошади, или заболей корью, или подавись он куриной косточкой.
Питер почувствовал, как его рот приоткрылся, пока он обдумывал ее слова.
– Гарри был героем, – услышал он свой голос, и это было правдой. Гарри проявил себя героем десятки раз, отважно сражаясь и неоднократно спасая кому–нибудь жизнь. Но Гарри умер не как герой, не так, как большинству людей нравится об этом думать. К тому времени, когда они сражались с французами под Ватерлоо, Гарри был уже мертв. Его тело было безнадежно изуродовано из–за нелепого несчастного случая. Гарри попал в капкан под фуражную повозку, которую неоднократно пытались починить, и под которой он пролежал шесть часов без помощи. Проклятая штуковина должна была пойти на дрова еще за несколько недель до этого случая, яростно подумал Питер, но в армии никогда не было достаточного количества хоть чего–нибудь, включая и скромные фуражные повозки, и поэтому командир полка отказался бросить ее даже после смерти Гарри.
Но было ясно, что эту историю Тилли не рассказали, и, вероятно, ее родителям тоже. Кто–то, пытаясь смягчить удар от смерти Гарри, разукрасил его последние минуты насыщенными кровавыми красками поля брани во всей его ужасной славе.
– Гарри был героем, – повторил Питер, поскольку так оно и было. К тому же он давно осознал, что те, кто не прошел сквозь тяготы войны, никогда не понимали этой правды. И если кому–то было утешением думать, что какая–то смерть может быть более благородной, чем другая, Питер не собирался разрушать эту иллюзию.
– Вы были ему хорошим другом, – сказала Тилли. – Я рада, что у него были вы.
– Я дал ему обещание, – вырвалось у Питера. Он не хотел говорить ей об этом, но, в любом случае, теперь уж ничего не поделаешь. – На самом деле, мы оба дали друг другу обещания. Это случилось за несколько месяцев до его смерти. Мы оба… Да, ночь перед этим была ужасна, и мы потеряли многих товарищей из нашего полка.