— Как гласит старая пословица, — раздался знакомый голос, — «Мы летаем и погибаем».
Николь машинально вытянулась по стойке «смирно» и отдала честь генералу Кэнфилд, но та лишь покачала головой.
— Никаких церемоний, Николь. Никаких званий. Здесь мы просто два астронавта, коллеги — молодой и, — небольшая пауза, еле уловимая улыбка, — старый, пришедшие почтить память тех, кто ушел раньше.
Кэнфилд протянула платок, и Николь промокнула глаза и высморкалась; генерал показала жестом, что девушка может оставить платок при себе. Обе были в синей форме военно-воздушных сил, только на погонах Кэнфилд сверкали генеральские звезды, а на груди поблескивали многочисленные награды.
— Я думала о мемориальной доске в Чаффи, — проговорила Николь, — на которой перечислены имена кавалеров медали конгресса. Мне хотелось с мясом выдрать имя Моргана. Меня даже напугала собственная ненависть, но, по-моему, безнравственно позволять ему находиться в одном ряду с такими, как Кэт и Паоло.
— Разительная перемена в Дэниеле никоим образом не преуменьшает его прошлых заслуг. Пожалуй, это главная трагедия его жизни.
Николь окинула площадь, проследовав взглядом вдоль обрамляющих ее колонн к месту их слияния. Купол являл собой гигантский подсвеченный слайд с изображением звезд, перемещающийся в согласии с естественным движением Луны, Земли и Солнца, создавая иллюзию настоящих звезд.
— В госпитале у меня была уйма свободного времени. Я много читала, — вымолвила она и осмелилась прямо взглянуть на Кэнфилд. — Я знаю.
— Что, — Кэнфилд едва заметно выделила это слово, — вы знаете?
— Мой отец был младшим партнером в фирме, занимавшейся вашей апелляцией. О нем никто не упоминает, но я знаю его стиль. Совершенно очевидно, что все резюме по делу писал именно он.
— И что же?
— Кем он был для вас? И кем являюсь я?
— Другом. И чересчур пронырливым старлеем.
— Больше, — тряхнула головой Николь. — Слишком многие намекают, будто я оказалась здесь не без вашего участия, что между нами есть какая-то связь, старые дела. Устраивая засаду на «Странник», Морган метил не только в Кэт. Для него это был бы дуплетный выстрел, возможность вам насолить, ударить исподтишка просто ради наслаждения, прежде чем довести дело до конца. Так что случайное знакомство тут не проходит.
— Мы с твоим отцом были близки.
— Любовники?
— Влюбленные. Очень.
— Но вы не остались. А он не мог последовать за вами.
— То, что было тогда… между нами… никоим образом не преуменьшает того, что есть сегодня. Он очень любит твою мать, я вижу это по тебе.
— А что еще?
Кэнфилд улыбнулась и, не сдержавшись, хмыкнула.
— Собственное отражение.
— Я не просила никаких привилегий.
— Все, что ты получила, и хорошее, и плохое, ты заслужила сама. Тут ничего не изменишь. Тебя выделяет отнюдь не мифическая связь со мной.
Хотя порой она и осложняет тебе жизнь. Ты сама устанавливаешь планку, а мы лишь стараемся, чтобы ты ее не снижала.
— Везет мне!
— Тебя что-то беспокоит. Нога?
— Немножко. В основном это из-за проклятой формы. Я не носила ее так давно, что чувствую себя, словно в корсете. Отдала бы все на свете за обрезанные джинсы, свитер, кроссовки и свою летную эдвардсовскую куртку.
— Успеется. — Генерал посмотрела мимо Николь. — Доброе утро, комиссар.
— Здравствуйте, генерал, — отозвался Кьяри.
— Прошу прощения, но послы, наверное, уже заждались, — и Кэнфилд решительно зашагала прочь.
Кьяри сграбастал Николь в объятия, и она невольно поморщилась, когда он оторвал ее от пола. Но он тотчас же осторожно опустил ее и с тревогой заглянул в лицо.
— Со мной все в порядке, — заверила Николь. — Честное слово!
— Ну-у, — протянул он, нисколько не сомневаясь, что она водит его за нос, — вчера вечером ты определенно была бодрее.
— На меня снизошло вдохновение, а заодно и легкое помешательство. Теперь расплачиваюсь.
Он от души хохотнул, и Николь пожала ему руку. Как замечательно, что вместо боевых когтей халиан'т'а она чувствует его нежные пальцы. Потом вгляделась в лицо, мысленно отмечая перемены. Шаврин ввела ему вакцину, как только спасательная партия вытащила их из шлюза.
Николь смотрела видеозапись, но даже теперь, многие месяцы спустя, воспоминания вызывали ужас. Гель спас их от верной смерти, но жизнь их висела на волоске. Хана и Андрей вместе с медиками халиан'т'а стабилизировали их состояние и сразу же погрузили в анабиоз, поджидая, когда можно будет отправить обоих в приличный госпиталь. А там первые две недели смахивали на марафон, причем они выступали в роли эстафетных палочек. Николь едва не отправилась на тот свет.
Но теперь оба находились на пути к полному выздоровлению. Глаза Кьяри уже напоминали человеческие, но спектр больше соответствует стандартам халиан'т'а, а волосы всегда будут походить на львиную гриву. Он сохранил способность говорить на их языке, хотя и утратил изрядную часть памяти поколений инопланетян. Кроме того, он стал намного грациознее, чем до полета; в постели он горько сетовал, что чувствует себя «колченогим калекой».
— Где ты витаешь? — спросил он.
— Я буду скучать о тебе, — просто ответила она.
Чувства переполняли девушку. Как примитивен наш язык, нет таких слов, чтобы поведать Кьяри свою сердечную боль.
— Я тоже буду скучать. Прогуляемся? Николь позволила ему вести себя, потом воскликнула в притворном ужасе:
— Черт побери мои дерьмовые мозги! Бен, я тебя поздравляла с назначением в посольство халиан'т'а?
— Неоднократно, — с улыбкой кивнул он.
— Ясно. Меня можно списывать. Старческое слабоумие, а ведь мне еще нет и тридцати! Но официальный переводчик — это ведь жуткая ответственность!
— Еще бы! Я второе лицо после Кимандре, посла. Его единственное связующее звено с Конфедерацией. Пока они не найдут нового Толмача.
— Я бы не выдержала подобную нагрузку, — покачала головой Николь. — Меня всегда привлекает свой путь.
— Я был таким же. Но изменился.
— Завидую. — Она помолчала, чтобы выиграть время и собраться с мыслями. — Видел последний рапорт об астероиде Моргана? — Николь прибегла к обходному маневру, стараясь уйти от серьезного разговора.
— Конечно. Я переводил его для Шаврин.
— Там не осталось ничего. Астероид и все корабли в радиусе тысячи километров просто испарились, когда «Разведчик просторов» нырнул в искривленное пространство, не оставив ни малейшего намека на то, кто или что финансировал корсаров; только брошенные мимоходом слова Лала о какой-то Корпорации.
— Предприятие было немаленькое, потеря довольно ощутимая.
— На его место придут другие.
— Для этого, Рыжик, мы здесь и нужны — чтобы отсекать мерзавцев. — Кьяри бросил взгляд на часы.
— Хочешь повернуть стопы в зал ожидания?
— Да не очень. Но, пожалуй, надо идти. Шаврин говорит, что я уникум; пройдет не один год, прежде чем новый Толмач — или человек — достигнет моего уровня.
— Значит, ты надолго.
— Да, — согласился он, и годы вдруг пропастью разверзлись между ними.
На его лицо легла тень, и Кьяри обернулся к Николь, словно пытаясь заглянуть в глаза девушки.
— Я не хочу, чтобы это кончалось, Николь. Я помню свои слова, но между нами родилось особое чувство. Если я уйду…
— Ты должен. Слишком многое поставлено на карту.
— Слабое утешение.
— Ты забрал мое сердце, любимый. Что еще я могу тебе подарить?
— Обязательство?
— Боже, мне впервые так тяжело с той поры, как я покидала своего ненаглядного, чтобы поехать на два месяца в летний лагерь. Мне тогда было одиннадцать. Я думала, что умру.
— И что же дальше?
— Когда я вернулась, все изменилось. Мы по-прежнему нравились друг другу, но прежнее трепетное чувство улетучилось.
— Все течет, все меняется.