- Ты совсем идиотка...
- Так вот, я и не собиралась, - сказала Сольвейг, уже не сдерживая слезы, но не позволяя себе упасть на землю, как ей того хотелось. - Чужие - так чужие, закрыли тему. Но даже чужому человеку ты могла бы оказать услугу. Двигай давай в лагерь, до него, если верить Палошу, меньше двенадцати часов пути. Если Меридит согласится помочь и возьмёт лошадь - будет здесь завтра в полдень.
«А если не согласится, или у неё будут более срочные и более близкие пациенты...» - завершать эту мысль Сольвейг себе запретила.
Эби молчала довольно долго. Сольвейг не решалась на неё посмотреть. Медленно переставляя ноги, не сдерживая стоны боли, она двигалась к выходу из пещеры. Здесь ей оставаться незачем.
Чёрт, как же больно! Она была рада, что не может видеть собственных ожогов, возможно, зрелище лишило бы её решимости. Позади послышались шаги, и она напряглась. Бороться? А смысл, если силы заведомо неравны? Смириться? Нет, просто нет, без причин и объяснений.
- Дай руку.
Эби осторожно взяла её за запястье, но Сольвейг дернулась, и часть обожженной кожи осталась на пальцах Эби.
- О, Вирд, ты непобедим! - воскликнула она сердито и продемонстрировала маленький тюбик с иголкой: - Обезболивающее!
На миг у Сольвейг потемнело в глазах от боли. Может, и правда нет смысла мучить себя? Но нет, её жизнь не может закончиться вот так! Она подставила руку, и Эби ввела лекарство.
- Я сделаю, что смогу, - сказала она. - Но постарайся, чтобы эта жестокость была не напрасной.
Она спешно наносила мазь на спину, шею, затылок и ноги Сольвейг, и та чувствовала приятный холодок на обожжённой коже.
- Лагерь переехал на Третьего Брата, - напомнила она.
- Возможно, уже опять в другом месте, - возразила Эби. - Так что не психуй, если я задержусь дольше, чем ты ожидаешь. Просто продолжай ждать.
Она наложила бинты, но не перевязывала раны, чтобы не причинить лишней боли, а просто прикрыла их, чтобы ничего не попало под кожу. Потом сняла куртку и осторожно накрыла плечи Сольвейг. Та даже сумела сдержать стон - обезболивающее уже начало действовать. Эби наполнила водой доверху три фляги и оставила их рядом. Потом собрала все обезболивающее, что уцелело из их запасов, и тоже сложила рядом, наказав использовать не больше одного флакона в пять часов. Сольвейг и сама это знала. Лекарство подействовало быстро, и она почувствовала такую жуткую слабость, что чуть не уснула прямо при Эби. Но едва та ушла, Сольвейг дала волю слабости и закрыла глаза.
Ей было холодно, больно, грустно и страшно. Она не знала, сколько прошло часов, но на горы уже опустилась ночь, а боль снова усилилась. Но это была половина проблемы, потому что ей стало трудно дышать. Было такое чувство, что внутри её горла выросло что-то огромное. Это было жуткое ощущение. Сольвейг с силой вдыхала и выдыхала воздух, но каждую секунду боялась, что это нечто в её горле вырастет ещё немного - и дыхание перекроется окончательно. Но шли минуты - долгие, жуткие, болезненные минуты, - а она продолжала дышать. Можно было надеяться, что так будет продолжаться и дальше. Превозмогая ужасные ощущения, разрывающие её спину и тело на части, Сольвейг сумела согнуть руку достаточно, чтобы ввести себе ещё одну порцию обезболивающего. Оставалось четыре капсулы. И неизвестно сколько времени ожидания.
«Кевин был обожжён намного более серьезно, - думала Сольвейг. Она очень боялась, что с ней произойдёт то же самое, что она потеряет над собой контроль, и «жестокость» Эби будет напрасной. - Я справлюсь. Раз я до сих пор контролирую себя, с чего вдруг все должно измениться? Худшее уже произошло».
Но когда через несколько часов она вспоминала эти мысли, то почти улыбнулась от умиления этой наивности. Её трясло от холода, и даже это мелкое движение в сотни раз усиливало боль. Она не знала, сколько времени прошло с того момента, как она использовала капсулу, но терпеть было невыносимо, и она применила ещё одну.
Наступил день, и это означало, что ждать осталось меньше, чем она уже прождала. Сольвейг изо всех сил надеялась, что госпожа Меридит согласится ей помочь, и что у неё в тот момент не будет более срочных пациентов. И все же где-то в глубине души она опасалась, что Эби вот-вот вернется одна и скажет, что клан Стрилл не имеет права рассчитывать на помощь целителей, потому что начал охоту в обход утверждённого плана...
Когда капсулы с обезболивающим закончились, а солнце снова начало клониться к закату, Сольвейг была уже почти уверена в том, что так всё и произошло. Она зря верила в лучшее в людях. Из-за Стрилл погибло множество охотников, и никто даже слушать не станет одну из этого клана. А если она ещё и скажет им, что Сольвейг - её дочь, тогда точно рассчитывать не на что.
Она не могла даже плакать. У неё в голове что-то всё-таки повредилось: в ней стоял странный шум и звучали разные голоса, рассказывавшие ей какие-то глупые вещи. Думать было трудно, но одна мысль крутилась вполне чётко: помощи ждать не стоит. Если она хочет выжить, то должна позаботиться о себе сама. Обезболивающего не осталось, кроме куртки Эби ей нечего было надеть на себя, чтобы защититься от холода. Её собственная одежда свисала лохмотьями, частично прилипнув к коже. Ботинки, к счастью, остались почти целыми. Сольвейг поднялась.
Головокружение и тошнота были ужасными, но она понимала, что не имеет права поддаться слабости. Боль - всего лишь ощущение, дающее сигнал мозгу о том, что с организмом что-то не в порядке. Сигнал принят, можешь прекратить. Пожалуйста, прекращай!
Сумерки быстро сгущались, но Сольвейг успела выйти на плато, с которого они вчера так спешно бежали. Ни охотников, ни дракона в поле зрения не было. Сольвейг посмотрела в ту сторону, куда указывал Палош, говоря о Братьях. Много-много миль до ближайшей горы. «Я не смогу!» - «Я справлюсь. Выбора-то нет».
Сольвейг двигалась. «Боль не важна, - убеждала она себя. - Боль - это всего лишь сигнал, и он уже принят». Она пила воду из фляги, потому что знала, что так надо, но её тошнило почти после каждого глотка. Даже плавая в подземной реке она не чувствовала такого жуткого холода. Каждые несколько минут она нервно озиралась, потому что ей казалось, что приближается Снежок. Но нет, чёртова дракона не было. Всё её тело дрожало от холода, иногда даже ноги заплетались так, что она боялась упасть, но заставляла себя двигаться.
«Боль не важна». И действительно, она как будто начала отступать. Или, может, холод был настолько силён, что боль на его фоне меньше ощущалась? Сольвейг не знала. Ей вообще было трудно думать. Мысли были беспорядочными и неправильными, лишь две крутились с завидным постоянством и не давали ей прекратить борьбу: «Боль не важна. Нужно вернуться в лагерь».
Иногда ей становилось страшно, потому что она думала, что сошла с ума. Частью оставшегося разума она понимала, что с ней происходит, в какой ситуации и в каком состоянии она оказалась. И то, о чём она думала, казалось ей неправильным. «Дурная Примета, скажу я Ингви. А Эби я скажу, что пошутила, и на самом деле это не я её дочь, а моя подруга из приюта».
Все ощущения как будто притупились. Сольвейг не чувствовала ни боли, ни тошноты, не слышала звуков и даже не ощущала прикосновения земли к пяткам. Тело её было удивительно лёгким, почти невесомым. Казалось, подует ветер - и унесёт её куда-нибудь. И это пугало её больше, чем что-либо ещё, потому что если ветер отнесет её в сторону - она заблудится, точно заблудится. А так она знает, что ей нужно пройти вот в эту долину, а дальше осмотреться и понять, какая из вершин самая высокая - это будет Первый Брат. А от него она легко найдет Третьего. Главное, чтобы лагерь не переместился за эти дни... сколько дней прошло?
«Каких ещё дней? - спросила сама у себя Сольвейг. - Смешное слово. Ходячие дни».
Когда ветер стал дуть ей в спину, она обрадовалась. Он мог бы отнести её на несколько миль вперед... лишь бы не унёс слишком далеко.
Горы стали двигаться. «Сколько гор прошло?» - мысленно спрашивала сама у себя Сольвейг. Они то нависали угрожающе у неё над головой, то разбегались в стороны, что ей приходилось подманивать их обратно, словно пугливых щенков. А то они вдруг поменялись местами, и, проделав половину пути, Сольвейг пришлось круто сменить направление. В какой-то момент ей показалось, что она знает, где находится, но потом всё снова поменялось местами. Она остановилась и огляделась. Братья, братья... у неё никогда не было и не будет братьев, кроме тех, кого усыновили Део и Янг. Покровители сирот.... Сольвейг отказалась от их покровительства, когда попыталась найти свою мать. Вот они и отвернулись от неё, вот и приключилось с ней всё это... Что именно с ней произошло, она вспомнить не могла, да не очень-то и старалась.