«Это Чистилище, — горько сказал он, следя за бутылкой, прыгавшей на приливной волне. — Я приговорен к десяти годам епитимьи на этой гнилой песчаной косе для того, чтобы заслужить ребенка — наследника! — и только-только передо мной замаячил конец мучений, как появляется новый священник и начинает проповедовать против контроля за рождаемостью. Священник, заметьте себе, присягнувший на верность Конкордату. Причем он не только проповедует, но и самым активным образом поощряет людей нарушать закон. Своими собственными ушами я слышал, как он говорил пастве, что их предки хоронили женщин, умерших при родах, с почестями, которые обычно оказывались героям, павшим в битве. И эти indies внимали ему. Женщины беременели и приходили ко мне за помощью, а когда я говорил, что их младенцы будут уничтожены — что у меня нет иного выбора по условиям Конкордата, — они плевали мне в лицо и называли меня детоубийцей. И они отказывались подвергаться стерилизации и убегали на свою monte, а местная полиция утверждала, что не сумела их разыскать. И все это время священник внушает им, что я хуже царя Ирода. В конце концов я был принужден отослать жену домой, потому что я не знал, что эти люди смогут сделать, а мое начальство отказывалось принимать мои предостережения всерьез — и вот теперь она сидит в нашей квартире в Вера-Крусе со своими кошками и птичками, рыбками и черепашками и каждый день покупает что-нибудь, с чем могла бы нянчиться, и каждый день пишет мне о своих покупках и о том, сколько еще дней осталось до окончания моего срока и то того момента, как мне пожалуют Сертификат — «милостью Божией», как она говорит». Диас закрыл глаза, словно от физической боли. «А теперь какой-то грязный maricon в Пунта-Сека вскрывает ее письма, и одному богу известно, что они ей отвечают от моего имени...»
На небе зажглись карибские звезды. Диас слишком много выпил и через некоторое время начал нести какой-то дикий вздор о побеге. Он говорил, что у него есть хороший друг в рыбацкой деревне на другой стороне острова, и тот обязательно сумеет раздобыть нам лодку. Он утверждал, что знает воды Юкатанского пролива достаточно хорошо, чтобы добраться до необитаемого места на побережье Квинтана Роо. Я сказал ему, чтобы он забыл об этом. Несколькими часами раньше Отто получил по радио «инструкции» от временной базы ООН в Пунта-Сека с приказом каждому члену миссии оставаться на острове и выполнять свою работу — вот что конкретно там говорилось: «Каждый обязан выполнять свою работу». Между тем пролив патрулируется ооновскими вертолетами и реактивными самолетами с приказом возвращать обратно каждого, кто попытается покинуть остров, и уничтожать каждое судно, имеющее намерение нарушить карантин. У нас нет выбора, Энни, — мы должны оставаться на острове, пока не обнаружим, что именно нарушилось в иммунной системе, и никого особенно не заботит, что случится с нами, если мы потерпим неудачу. Они там опасаются, что мы сами заразимся, принесем с собой это — чем бы оно ни было, — и в результате разразится эпидемия, которая положит конец всем эпидемиям. Я убежден, что если мы действительно потерпим неудачу, если мы не сможем вычленить проблему и найти способ ее лечения, они просто дождутся, пока вирусная пневмония заберет всех нас, а затем превратят в пар весь остров. До нас уже дошли слухи, что еще два местных заболели. Один человек из Санта-Терезы, рыбак, которого Диас залатал после взрыва гарпунной пушки, прокрался в наш лагерь прошлой ночью и рассказал Диасу, что священник запретил всем прихожанам искать медицинской помощи под страхом отлучения.
Отто абсолютно уверен, что островитяне начнут приходить к нам, когда достаточное их число заболеет, но Диас так не думает. Он говорит, что они слишком боятся священника, чтобы ослушаться его, и я в это верю. Ты не можешь представить, что за человек этот священник, Энни. Он немного выше среднего индейца на острове, с кирпично-красной кожей, бритой головой, длинным крючковатым носом и невероятно темными глазами, слегка косящими — Диас говорит, что косоглазие считалось у древних майя признаком красоты, и они вызывали его искусственно, подвешивая каучуковый шарик перед носом младенца. Сегодня будет ровно неделя, как я впервые увидел этого священника — через три дня после того, как мэр обратился к нам с просьбой вернуть muertos. Отто отшил его, разведя долгие разговоры об инкубационном периоде и необходимости последующей дезинфекции. Чего он ему не сказал, так это то, что тела уже подверглись аутопсии, а после нее уже мало что останется для похорон. Но мэр, похоже, удовлетворился объяснением, и Отто, по всей видимости, рассудил, что сможет удерживать его на расстоянии до завершения нашей работы.