— Что? — Санюра сжал кулаки. — Или застукали дурня?
— Да, да! Застукали, да еще как застукали-то! Я должен вернуть шкурки… Отдашь — про тебя ни слова…
— С повинной решил пойти?! Дурак! Так тебе и поверили. Бросят за решетку… Не посмотрят, что инвалид…
— И отсижу! Зато никто не скажет, что Остроухов дрянь!
— А если я их уже в оборот пустил? — спросил Санюра с издевкой. Он понимал, что Остроухов пришел за шкурками не от хорошей жизни, и решил вернуть их. Но прежде ему хотелось довести Андрюшку до такого состояния, чтобы тот повалялся в ногах и поплакал. Расплываясь в улыбке, добавил: — Опоздал ты малость, Андрей Егорыч…
Андрюшка, чувствуя, что становится нечем дышать, рванул с шеи шарф. Достал из кармана и швырнул на стол деньги.
— Все равно отдай! Все равно отдай, сволочь! — прохрипел он и, впиваясь глазами в побагровевшее Санюрино лицо, медленно двинулся по кругу стола.
Боль в ноге ослепила. И опять ярко-ярко вспыхнуло в памяти, как шел в атаку, сильный и яростный.
НИКОЛАЙ НОВОСЕЛОВ
Родился в Челябинске в семье рабочего. В 1939 г. окончил школу и уехал в Ленинград, где поступил в университет на филологический факультет. Но началась война. Ленинградский, Северо-Западный, Украинский фронты… После войны вернулся в Челябинск. Закончил педагогический институт. Преподает физику.
КОНЮХИ
На большом острове, заросшем тальником и тополями, Ланцов и Алеха Голый все лето пасли лошадей. Алеха редко бывал дома: тяготился дальней дорогой. Зато Ланцов каждое воскресенье на весь день отправлялся в село, мылся в бане, покупал хлеб, крупу, табак (рыбу они ловили сами), изрядно напивался и только к сумеркам возвращался на остров. От выпитого был разговорчив.
Часто заводил один и тот же разговор:
— Клавка твоя опять обижалась, что не приехал.
— Надо бы съездить…
— А зачем? Детей разводить? Я ей говорю: «Дура ты форменная, Клавка!» Не понимает! «Ты говорит, старый мерин…» Знает ведь, что я мерин и есть. А через кого я стал мерином?
— Через Гитлера, — отвечал Алеха.
— Во! Под Ленинградом… Шибко, говорят, хороший город… А вот детушек нету… Сынка бы, единственного…
Ланцов смахивал слезу и надолго умолкал. Алеха доставал из костра уголек, раскуривал папиросу, молча протягивал ее Ланцову.
— Вот у тебя их четверо… Дите — не котенок, уход любит. А у тебя? Тьфу!
Алехе не нравился этот разговор. Он надолго уходил в темноту, ждал, когда Ланцов уснет.
…С началом заморозков лошадей пригнали в село.
Во время перегона от табуна отбилась старая кобылица Тура. Погнавшийся было за ней Ланцов вернулся: Тура переплыла глубокую протоку и скрылась в густых кустарниках острова.
— Сама придет, — сказал Алехе Ланцов.
Но проходили дни, река покрылась льдом, а лошадь не пришла.
Когда выпал первый снег, старший конюх сказал:
— Туру, братцы, искать надо. Пропадет — платить придется.
— Сколько? — поинтересовался Ланцов.
— Тыщи полторы.
— И сотню за нее никто не даст.
— Не даст, — согласился старший конюх, — а платить придется.
На другое утро, когда Ланцов и Голый собрались на остров, между ними возник спор: Ланцов хотел ехать верхом, Алеха предлагал отправиться пешком.
— С конем на ту сторону не попадешь, — доказывал Алеха. — Лед тонкий, коня не выдержит. Одна морока с конями будет.
— Пешком не пойду, — настаивал Ланцов. — Ноги не казенные.
Так они и не договорились: длинный сухопарый Ланцов выехал на понурой кобыленке, а Алеха бодро засеменил рядом.
За селом подул встречный ветер с реки.
— Эх, если бы лето! — с тоской произнес Алеха, начиная страдать от холода.
Ланцов сверху покосился на него, осуждающе сказал:
— Фамилия твоя Голый, и сам ты как есть — голый.
— Не захотел теплей одеваться, — оправдывался Алеха. — Путь не малый, еще пот прошибет.
— Говори! — усмехнулся Ланцов. Сочувствующе спросил: — Прибавить ходу?
— Прибавляй, — охотно согласился Алеха и, держась за ногу Ланцова, побежал.
Кобыленка, однако, быстро сдала и большую часть пути прошла шагом.
Брод искали долго, опять спорили, пока не нашли место, показавшееся им знакомым.
Ланцов предложил Алехе первому перейти протоку. Алеха согласился и ступил на лед.
Лед был настолько прозрачен, что были видны песчинки пологого дна. Скоро дно стало опускаться, теряясь в мглистой толще воды. Алеха остановился.