Говорили обо всем и, в сущности, — ни о чем. Смеялись, дурачились, хотя от жары нечем было дышать. То и дело Марина забегала в озеро и пригоршнями бросала на Павлика снопы брызг. Капельки стекали за воротник, приятно холодили тело, и Павлик, не зная, как иначе выразить восторг, хохотал по-сумасшедшему.
Марине нравилось быть с Павликом. С ним весело, и он может помолчать, когда грустно. Он такой покладистый и уступчивый. И главное — скромный. Другие мальчишки сразу лезут целоваться, стоит с ними сходить в кино. Павлик не такой. Он ведет себя, как подобает мужчине.
Там, где тропинка вплеталась в молоденький березнячок, Павлик положил авоську на траву и спросил:
— Хочешь, Марин, покажу фокус?
— Ты знаешь фокусы? — удивилась Марина.
— Еще какие! — Павлик засмеялся и скрылся в кустарнике.
Марина от нечего делать достала пирожок и стала жевать.
Вскоре из-за кустов послышалось:
— Марин, закрой глаза и считай до двадцати! Ладно? Только обязательно закрой глаза! И считай!
Марина плотно сомкнула веки так, что от глаз разбежались морщинки.
— Раз… два… три… — считала она громко, а сама думала: «Сейчас он подойдет. Вон хрустнула ветка у него под ногами. Сейчас он подойдет и поцелует меня». — Семь… восемь… — «Пожалуй, я рассержусь и дам пощечину». — Двенадцать, тринадцать. — «Нет, просто рассержусь». — Девятнадцать! Двадцать!!
Было тихо-тихо. Только отчетливо слышалось гудение шмеля.
— Смотри! — сказал Павлик торжественно, и Марина открыла глаза.
У Павлика во все лицо — улыбка. В руках — букет ромашек.
— Это тебе, Марин. Я эту поляну знаю давно. Здесь всегда полным-полно ромашек. Есть и колокольчики. Но они быстро вянут. А это — тебе…
У Марины глаза засияли.
— Павлик, Павлик! Ты умница! На пляже я сплету венок. Венок из ромашек… Знали бы наши девочки! Это же абсолютизмус грандиозус! Спасибо, Павлик!
Павлик чувствовал себя именинником. Еще бы! Растрогать Марину! Такое бывает не каждый день. Подобное он лично испытал лишь однажды, давным-давно, в восьмом…
Как-то после уроков классом пошли на «Великолепную семерку». Билетов, конечно, не достать. Мальчишки, отдав портфели девчонкам, шныряли в толпе, дежурили около входа. Дали второй звонок, но никому не удалось достать ни одного билета. Тогда Павлик пошел к администратору. Вошел, поздоровался и очень вежливо и очень спокойно попросил билет. Он сказал, что билет нужен не ему, а одной девочке, и что от того, будет у нее билет или нет, зависит его жизнь. Администратор, пожилая строгая женщина, дала ему два билета.
Увидев в руках у Павлика билеты, девчонки окружили его, загалдели. Он протянул билеты Марине.
— Вот тебе два билета! Мне уступил их знакомый мальчишка.
— Зачем мне два? — Марина покраснела. — Один твой!
Вспоминая об этом, Павлик улыбнулся. Собственно, с «Великолепной семерки» все и началось. Уже на другой день в школе стали писать на стенах мелом, карандашом, а то и вырезали ножом две буквы: «П + М». Павлик оставался после уроков и с яростью замазывал их. Но на следующий день они появлялись снова! Первоклашки, и те кричали Павлику вслед: «Пэ плюс эм! Пэ плюс эм!» От сознания собственного бессилия Павлик готов был реветь. В школу он шел, как на каторгу. При одной мысли о Марине его начинало трясти. О, как он ненавидел ее!
Но однажды все это прекратилось. После уроков к нему подошла Марина.
— Пусть пишут! — сказала она и протянула руку. — Хочешь дружить?
Павлик помнит: в тот день они ходили в кино.
Деревья расступились, показался пляж. А Павлик краешком глаза все смотрел на Марину, и ему хотелось сказать: «А знаешь, Марин, там, около поляны, когда ты стояла с закрытыми глазами, мне очень хотелось тебя поцеловать…» Но сказал другое:
— На обратном пути покажу поляну. Ладно? Там, знаешь, сколько ромашек!
Роща притихла. Приближался вечер. Пора было собираться домой.
— Ты купалась когда-нибудь вечером, когда совсем темно? — спросил Павлик.
— Что за удовольствие — купаться в темноте?! — Марина в недоумении развела руками. — Поплавать, поплескаться, а потом поваляться на песке, пожариться на солнышке — это я понимаю. Но вечером…
— Знаешь, здорово! И красиво до невозможности! Небо усыпано звездами… Во-о какими! Как елочные шары. И каждая отражается в озере. Заплывешь подальше и не поймешь — где земля, где небо. Кажется, будто летишь среди звезд. Красотища! — Павлик помолчал, потом с грустью добавил: — Теперь я не вижу звезд. Врач говорит: зрение у меня вряд ли восстановится полностью. А раньше… Знаешь, как я любил плавать вечерами!