— Мамка-то есть?
Он, силясь открыть полный рот, покачал головой.
— А батька?
Снова покачал.
— Сиротка, значит?
— Не-е…
— А кто ж есть?
— Генка, Колька, Вера Сергеевна… Много…
— Как звать-то тебя?
— Павлик.
— Ну вот что, Павлик, приходи завтра сюда, а сейчас бери еще свеклы своей родне…
— Спасибо, тетя!
— Зови меня тетя Поля. А в школу ходишь?
— Хожу.
— В какой класс?
— В седьмой и восьмой.
— Сразу в два?
— Я бы и в десятый пошел, да Вера Сергеевна говорит: не торопись. И так истощение. Я болел…
Назавтра она принесла ему целую брюквину, свежей моркови и два яйца. Морковь он съел, а яички и брюквину оставил Вере Сергеевне: она стала сильно кашлять и уже не смеялась.
К тете Поле он стал ходить часто. Помогал ей таскать воду в котел, мыть и резать свеклу. А в последний день занятий он пришел рано утром и сел тихонько в уголок у двери.
— Что ты, Павлик?
— Умерла Вера Сергеевна!
Ему не к кому было пойти с таким горем, кроме этой женщины. А вскоре их увезли в Курган.
Павел Иванович откинулся на спину в солому и вдруг сказал:
— Солнце и жизнь! И до чего ж хорошо жить, Валя!.. Можно я вас поцелую?
— Можно! — засмеялась она.
Павел Иванович рывком сел и поцеловал ее. Дрогнули выгоревшие ресницы.
— Ой, что это вы?..
Она испугалась так забавно, что Павел Иванович расхохотался.
— Вы, наверное, не думали, что такой сухарь может поцеловать?
Она отвернулась.
— Валя, можно я поеду с вами? Вы не беспокойтесь, родители не подумают о нас ничего плохого. Мне просто хочется проехаться на автобусе, посмотреть ондатру, половить рыбу, поесть ухи…
Говорил, и ему казалось, что никогда больше не приведется побывать в этих краях, так напомнивших ему детство, военное время и женщину, спасшую от голода. Просто не будет времени.
— Да кто ж вас отпустит?
— Я попрошусь. Например, к какой-нибудь тете.
В районном городке они пересели на другой автобус. До отхода автобуса Валя успела сбегать в магазин, набрала полную сетку каких-то свертков, платков, кофточек.
А Павел Иванович в буфете вокзала накупил вина, яблок, конфет, колбасы и пирожков на дорогу.
В автобусе вместе с ними ехали механизаторы, как после выяснилось, с Кубани. Убрали хлеб в Казахстане, а теперь едут в Тюменскую область. Все были навеселе.
— Настюшка-то моя, поди, мается одна, — говорил красивый большеглазый мужик в мятых брюках, в сетке, пристраиваясь головой на плече у товарища. — Она-то мается, а я тут как король: спи сколько захочешь, пей. Слышь, Костя, а может, написать Настюшке, чуток денег бы на беленькую?
— И-и… Жди от твоей Настюхи. Тигра…
— Ну-ну, она у меня человек! Вот напишу: шли денег. Враз телевизор продаст, а вышлет.
— Ага, продаст. Жди, — усомнился Костя.
— И продаст!
Пассажиры смотрели на него, смеялись, но по-хорошему. А он, раздумав спать, выпрямился.
— Нет, Настюха у меня человек!
Автобус качался на ухабинах. Кругом поля, поля уже голые, со скирдами соломы. Впереди полоска желтеющего леса.
Валя держалась за поручни переднего сиденья и смотрела на мужика, который, завладев вниманием слушателей, доверительно рассказывал полной, круглолицей колхознице, что взял свою Настю в жены с тремя детьми да «вместях» троих нажили.
— Сильная у меня баба Настюшка! Правда, Костя?
— Ти-игра! — пьяно ухмыльнулся Костя.
— То-то. Как выпить не на что стало, так Настюшку вспомнил, — желчно сказала пожилая чернявая бабенка, жуя сухого карася и держа на коленях пустую корзину из-под ягод. Очевидно, приезжала к поезду продавать лесную вишню.
Павел Иванович смотрел в окно. «Сплошная Азия! Расея матушка! И как мало еще сделано в этих просторах! И успеем ли?..» Сразу же подумалось о ненужности этой поездки, и вообще поездки на курорт. Но настояли врачи: устал, в отпуске давно не был. Из многих мест этот курорт выбрал сам — ближе. И не особо модный. В деревне, не на юге.
Автобус качало. Навстречу теперь бежали телеграфные столбы. Кое-где стали попадаться еще не скошенные, ярко желтеющие поля пшеницы, овса.
Когда Тимофей с Костей вышли на большак и пошли в сторону чуть виднеющейся из леска деревни, как будто меньше стало света в автобусе. Все тотчас же замкнулись в себе, в своих мыслях, и не хотелось уже разговаривать и смотреть друг на друга.
— Нам еще ехать километров десять, — сказала Валя.
Павел Иванович тут же вообразил, как идут они по лесу, рвут яркую, сочную вишню, находят хорошую поляну, садятся отдохнуть. Но сквозь все эти мысли перед глазами все стояла незнакомая Настя, русская женщина, мать шестерых детей. И больно стало ему, что нет у него такой Насти и, наверное, не будет. И никогда он не подкинет вверх крохотное тельце своего малыша.