— Я подумаю, — серьезно сказала я. — Можно?
— Разумеется. Ведь, — он усмехнулся, — как вы отметили, сейчас только начало просинца.
— Когда мне нужно дать ответ?
— По окончании каникул, я полагаю. Вам хватит трех недель на размышления?
На размышления мне хватило и трех секунд, но этого я говорить не стала.
— За глаза.
— Вот и отлично, — подвел он итог.
Мы описали еще один круг, на этот раз пройдя совсем рядом от ошарашенно молчавшей алхимички. В глазах ее стояло немое недоверие; заценив степень такового, я немедленно возгордилась и мысленно погладила себя по голове.
Хотя, собственно, я-то здесь при чем?
Музыка смолкла. Воспользовавшись моментом, я вытащила свою руку из ладони магистра и отступила от него на шаг. Спиной я чувствовала взгляд Полин — честное слово, я бы не удивилась, если бы шлейф платья внезапно задымился.
Где-то далеко-далеко часы пробили полночь.
Все. Кончился старый год. Начался новый.
— С Новым годом, студентка Ясица, — ровно, без улыбки сказал Эгмонт.
Я хмыкнула, удивляясь сама себе. Как встретишь Новый год, так его и проведешь… еще полчаса тому назад мне было плохо. Очень плохо. И очень одиноко; не сказать, чтобы теперь я чувствовала себя всеобщей любимицей, но прежняя неумолимая тоска исчезла, точно ее и не бывало. Я — Яльга Ясица, Яльга-полукровка. Я должна быть одна, и я буду одна до тех пор пока не отыщется кто-то, кто будет таким же. Ибо я не хуже и не лучше прочих — я просто другая, и об этом никогда не стоит забывать.
Никогда.
И это, наверное, к лучшему.
И еще… я вдруг почувствовала неожиданно ярко и остро: мне девятнадцать лет, всего лишь девятнадцать, и путь мой развертывается передо мной, подобно отрезу ткани. Я не знаю, что ждет меня впереди; я не читаю будущее по чаинкам в пиале или по линиям на руке, но когда я смотрю вперед, то вижу солнце, освещающее дорогу.
Пыльный летний тракт.
Все будет хорошо; и музыка, льющаяся из замаскированных под занавесями амулетов, играла сейчас только для меня. Для меня одной. Горите, свечи, кружитесь, пары! — вам все равно, кто я, а мне все равно, кто вы. Но мир — весь мир! — будет сейчас моим.
Нет. Не так.
Он будет сейчас — мной.
Сейчас — и вечно.
— С Новым годом, магистр Рихтер. — Из вредности (я же рыжая, да? Имею право побыть немножко вредной!) я постаралась как можно точнее скопировать спокойный тон Эгмонта. Не получилось: мир жил сейчас со мной в унисон, и я почувствовала, что улыбаюсь, не умея скрыть своего счастья.
Наверное, это выглядело довольно забавно. Скорее всего; невозмутимый Рихтер склонил голову, пряча улыбку, а я вдруг услышала над ухом знакомый голос:
— Яльга? Ты танцуешь?
Не веря своим ушам, я обернулась. Да. Это была не галлюцинация. Это был самый натуральный Генри Ривендейл, с гордо вскинутой головой и скрещенными на груди руками. Взгляд у него был такой непреклонный, что я даже немножко испугалась.
Из-за широкого герцогова плеча я увидела Полин, онемевшую от изумления: алхимичка, не в силах вымолвить ни слова, молча открывала и закрывала рот.
Я немедленно возгордилась еще больше.
— Танцуешь? — повторил герцог, очевидно устав ждать от меня ответа.
Я прищурилась:
— Танцую. Но не умею. И вообще, разве благородному герцогу Ривендейлу пристало приглашать даму столь сомнительных… э-э… достоинств? Или помянутый герцог уже изменил свое мнение относительно таковых?
— Помянутый герцог, — Генри гордо вскинул голову, — в состоянии сам решить вопрос касательно своего к кому-либо отношения. А если эта самая дама попросту не хочет танцевать, то она может сказать об этом сразу. Дабы не отнимать у меня ценное время…
— Да что ты! — Я всплеснула руками, показывая всю степень своего негодования. — Генри! Да как ты мог только так подумать! Я, можно сказать, всю жизнь мечтала потанцевать с настоящим герцогом! Вот, понимаешь, сплю и вижу!.. Полин свидетель…
Алхимичка, к которой Ривендейл невольно обернулся, меленько закивала, даже не вникая в суть сказанного.
Герцог покраснел. Потом побледнел. Потом взялся пятнами.
— Да ты! Ты!.. — Он не договорил, резко развернулся, собираясь уйти.
— Да постой ты. — Я едва успела поймать его за руку.
Генри глянул на меня через плечо, и я едва не рассмеялась. Честное слово, он был обижен! Нет, серьезно… Ну да, конечно, — неотразимый герцог Ривендейл, мечта любой адептки, и чтобы всякие там… смеялись!.. Над ним!
Интересно, он что думал, будто я повисну у него на шее, едва он успеет договорить приглашение?
А почему бы и нет? Разве Полин поступила бы иначе?
— Не обижайся.
Я все-таки не сдержалась, улыбнулась — но, кажется, вышло не ехидно, а поощрительно. Ривендейл, по крайней мере, остановился; а я вдруг с необыкновенной четкостью поняла, что не хочу с ним встречаться. Не хотела бы, даже если бы он и предложил. Не из-за того, что надменный; не из-за того, что вампир. Просто… я старше, вот и все.
Так сложилось. Я не виновата.
Куда там в танце складываются руки?
Полин широко распахнутыми глазами наблюдала за тем, как Генри с тщательной небрежностью на лице объясняет мне правила этого конкретного танца.
Я танцевала еще, кажется, с шестерыми. Одним из них был какой-то эльф с телепатического факультета; с ним мне было особенно интересно, потому что именно он смог наконец объяснить мне, каким конкретно образом осуществляется мыслепередача. На нормальном языке, без заумных научных терминов. Я так обрадовалась, что даже согласилась станцевать с эльфом еще раз.
Кажется, он тоже был рад.
Музыка звенела у меня в ушах, музыка управляла движениями. Танцевать оказалось неожиданно легко; сомневаюсь, что за пару часов я сделалась изумительной плясуньей, но от прежней скованности не осталось и следа. Я была популярна. Я была красива. Я чувствовала, что Хельги, смотрящий на меня от дальней стены, прикидывает, стоит ли ссориться со своей девицей, чтобы потанцевать со мной. Я чувствовала также, как он постепенно приходит к выводу, что все-таки стоит и что неплохо было бы поторопиться.
А девица… Что — девица? Сказано же; цель оправдывает средства…
Но я не обольщалась.
Это ночь. И она закончится. Пройдет совсем немного времени, и я снова стану той, кем была, — рыжей Яльгой, талисманом удачи, лучшим приятелем, какого можно пожелать. И среди тех, кто сейчас со мной, нет ни одного, на кого я могла бы рассчитывать. Нет даже тех, на кого я могла бы надеяться. Разве что Ривендейл… он поможет, если мне потребуется помощь, хотя бы из соображений фамильной чести. Другое дело, что у него я помощи не попрошу.
Дело не в них. Дело во мне. Я имею над ними власть и могу воспользоваться этой властью еще раз. Но жить вот так всегда, постоянно держа контроль, не умея ни секунды быть собой, собой настоящей?..
Нет. Ни за что.
А значит, будут у меня другие друзья. Те, для которых мне не потребуется власти. Те, для которых я — это действительно я, настоящая, а не такая, какой они хотели бы меня видеть. Не все сразу, Яльга, не все сразу…
Я умею ждать.
Я подожду.
В третьем часу ночи я вернулась к себе. Полин еще оставалась в зале, маринуя какого-то гнома; на кой мрыс ей нужен был гном, я так и не поняла, разве что из коллекционерского азарта.
Я сняла туфли, помассировала уставшие ступни. Стянула через голову платье; эльфийский шелк не нуждался в застежках и крючках, он растягивался так же легко, как и возвращался в прежнее состояние.
Мои штаны и рубашка, свернутые в аккуратный рулончик, и впрямь лежали на покрывале. Рядом с кроватью стояли и сапоги. Я переложила одежду на стул, бросила платье туда же и одним нырком оказалась под одеялом.
Когда вернулась Полин, я уже спала.
Без сновидений.