Свен был совсем седой, постаревший на десять лет, но бодрый, добродушный, чуточку ироничный.
Они сидели в круглом зале возле пульта дежурного оператора. На шести маленьких экранчиках перед оператором проплывала далекая жизнь Корабля. Большой экран посреди зала дублировал любой из маленьких. Сейчас на нем трудно задумался о чем-то Александр.
Свен положил руку ей на плечо.
— И ты не поняла сразу, что значат эти объективы? Эх, Полина, Полина, наивный ты человек! Как только они ввели в машину дополнительную информацию о цирконии, я тут же сообразил, что за штучка наш Корабль. А если так — нерасчетливо было бы не наблюдать за экспериментом. И тогда я нашел передающие телекамеры. Притворяться дальше было бессмысленно, я находился «вне игры» — и я вышел из игры.
— Так, значит, это была игра?.. Вся жизнь — игра?! Телевизионное представление?!
Оператор переключился на другую камеру. В каюте Полины появилась маленькая Марта. Она остановилась у двери, недоуменно огляделась — и бросилась на койку Полины, обхватила подушку, плечи ее дрогнули и затряслись.
Полина вскочила.
— Я вернусь туда!
— Это невозможно, — устало напомнил Свен. — Эксперимент продолжается. И это действительно очень важный эксперимент. Без него немыслима звездная экспедиция. Настоящая…
— Нет, Свен, мы должны вернуться! Мы оставили их одних среди звезд, детей…
— О чем ты? Какие звезды? Они же здесь, на Земле, в трех шагах от нас!
— Нет, они летят среди звезд. Они верят в это, Свен!
— Да, пожалуй. Ты права, Полина. Они летят среди звезд. И они долетят. Но нам нет возвращения. Неужели ты хочешь отнять у них эту веру?
— Тогда… тогда мы выпустим их оттуда. Не держи меня, Свен. Не держите меня! Там же люди, люди… Вы не смеете! Я разнесу все наши стальные двери… вот этими руками!
К ним подошел согбенный годами седой старик, похожий на кого-то очень знакомого.
— Бедняжка, — сказал он Свену. — По себе знаю, теперь это надолго…
— А вот и дядя Рудольф. Познакомься, Полина.
Она глянула на него как на выходца с того света.
— Ну, с возвращением? — грустно улыбнулся старик. — С возвращением со звезд, Полина!
Под куполом рубки, взявшись за руки и смело глядя вперед, на звезды, стояли Александр и Люсьен.
ЛУННОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ
1
В каюте приглушенно звучал Бетховен. Соната «14 до-диез минор. «Лунная». Любимая…
Шипулин писал письмо жене, когда дежуривший в этот вечер Саша Сашевич деликатно кашлянул за дверью.
— Михаил Михайлович, вас Тяпкин вызывает. Говорит, срочно. Говорит, нужно самого. Я говорю, вы отдыхаете, а он говорит…
Шипулин с досадой отбросил ручку, сунул недописанное письмо в книгу, но не только не чертыхнулся, а даже нашел в себе силы пошутить, правда, не очень оригинально:
— Ну раз Тяпкин! Растяпкин…
Вставая, он опять не рассчитал это проклятое лунное притяжение, хотя пора было привыкнуть за два месяца, но, наверное, и за два года не привыкнешь, и опять ноги на миг повисли в пустоте и показались длинными и тонкими, как у паука, и опять почувствовал он всем телом, какой усталостью и тяжестью оборачивается на деле эта кажущаяся лунная легкость. «С такими работничками как раз отдохнешь, — вздохнул он. — Вечно что-нибудь да случится».
— Слушаю, Петя.
— Михаил Михайлович, — голос был хриплый, испуганный, будто у нашкодившего школьника, самоуверенности как не бывало, — вы, конечно, извините, но без вас… Ради бога приезжайте!
— Прямо сейчас?
— Михаил Михайлович, тут какая-то чертовщина…
— Что случилось?
— Да ничего. Честное слово, ничего. Просто бур дальше не идет.
— Знаете, Петя, давайте оставим шутки на завтра. А если действительно что-то произошло, не валяйте дурака, говорите…
— Да нет, честное слово, ничего такого не произошло. Только бур не идет. И хоть лопни.
— Если у вас алмазный бур не идет в грунт, значит, там по крайней мере алмазы. Тогда немедленно давайте на Землю радиограмму:
«Закурил трубку мира».
И за вами пришлют ракету «Скорой помощи». И отлично, важно захватить болезнь в начальной стадии.
Тяпкин обиделся.
— Напрасно смеетесь, Михаил Михайлович. В самом деле бур не идет.
— Я смеюсь! Нет, вы подумайте, я смеюсь, мне весело, что посреди ночи меня вытаскивают из постели. Я смеюсь! Очень мило…
И тут его сжало, стиснуло, скрутило внезапно ворвавшейся мыслью: «Да ведь это, наверное, то самое! Как же я так, всю жизнь ждал, а вот случилось — и сам не поверил?» — Хорошо, Петя, еду!
Низко над горизонтом висел большой голубоватый глобус — самая прекрасная планета Вселенной. Он был словно стеклянный, и сквозь полупрозрачное стекло смутно проглядывали знакомые с детства очертания континентов. Шипулин не столько разглядел, сколько угадал в одном из темных пятен Европу, мысленно поставил точку посреди материка и улыбнулся ей: там была. Ольга.
Шипулину нравились лунные ночи с их мягким земным светом, скрадывающим резкие, как провалы, тени. Ночами он отдыхал и от ослепительного солнечного сияния, от которого не спасали даже фильтры в шлемах, и от черных теней, на которые боязно ступить, и от полосатого, как матрац, пейзажа. Но главное, конечно, ночью можно было сколько угодно смотреть на Землю.
Еще издали, из окна тряского вездехода, увидел он четыре фигурки головастиков, сидящих у подножия вышки. Значит, буровая простаивала. Вспомнил график основных работ, висящий в каюте, — в груди неприятно царапнуло. Заметив вездеход, головастики встали и робкими прыжками двинулись навстречу. Сквозь шлем скафандра мелькнули растерянные злые глазки Пети Тяпкина — видно, ждал взбучки.
— Ну-с, проверим, в чем дело, — спокойно сказал Шипулин. — Давно стали?
— В час десять. Автоматика отключила бур — перегрев. Добавили охлаждение, все проверили, включили — опять реле сработало. Уж я хотел отключить автоматику, так пустить, а потом думаю, вдруг установка полетит, тогда что?
— С чего бы ей полететь? Просто какая-то неисправность или в реле, или в системе охлаждения. Не может быть грунта такой твердости.
— Я не мальчик, Михаил Михайлович! Реле уже сменили, охлаждение Димка на три ряда проверил, все в порядке. Точно, породы такой твердости не существует, но если все в порядке, а реле выключает бур, — что же это, Михаил Михайлович, как не дьявольщина?
— Ладно, Петя, хорошо, что вызвали. Отключать автоматику, конечно, нельзя. В этом проклятом космосе ожидай любого подвоха. Вдруг и в самом деле… — он поискал выражение поточнее, чтобы и ребят успокоить, и лишнего не выболтать, — нашла коса на камень. Ну что ж, коли не берет алмаз, попробуем лазер. Как там у вас аккумуляторы, Дима?
Когда до конца ночной смены осталось полчаса, Димке удалось выколотить керн. На Груду породы упала блестящая металлическая болванка с оплавленной поверхностью. Пять шлемов стукнулись друг о друга, склонившись над нею.
— Металл, — сказал Тяпкин.
— Сталь.
— Вот тебе и сталь. Потверже, братцы!
— Алмаз сюда, — протянул руку Шипулин. — Старую коронку, живо!
Богатырь Димка попробовал резануть болванку алмазом — следа на поверхности металла не осталось никакого. Шипулин почувствовал, как со лба по щеке побежали щекочущие мураши.
— Везите — и сразу в лабораторию, пусть дадут состав, — сказал он водителю вездехода. — Да скажите, срочно, Шипулин велел.
— Ну что, Михаил Михайлович, еще разок долбанем лазером? — входя в азарт, спросил Димка.
— Тебя вот долбанет оттуда. Ишь ты, герой какой! Заканчивайте, ребята, и айда отдыхать. Кстати, Петя, давайте-ка мне ваши записи.
Когда в тамбуре ракеты сняли скафандры, Шипулин сказал каким-то странным голосом:
— Ну вот, наконец-то свершилось. Не грех сегодня и шампанское раскупорить.
И тут же достал из кармана пластмассовую коробочку, торопливо кинул в рот несколько таблеток и, пошатнувшись, сел. Лицо его стало совсем серым, только под седыми нависшими бровями непонятным торжеством светились неугасимые глаза фанатика.