— Ты с ума сошел, Яша! Даже икра! Ты что, ограбил банк? Это же стоит, наверное, уйму денег! Но я давно не пила шампанское и все тебе прошаю! Давай открывай, и устроим пир горой!
Петерс сходил на кухню, принес тарелки, вазочки, нож и стал открывать консервы.
— Извини, я все же спрошу относительно Локкарта, — выдержав паузу, снова спросил Петерс. — Ты ничего не замечала за ним в последнее время: может быть, он был как-то особенно подавлен, мрачен…
— Да, был подавлен, мрачен и совсем не в себе, — пробуя паштет и приходя в игривое состояние духа, ответила Мура. — Как вкусно! Вот ответьте теперь вы мне! Ну кому понадобилось запрещать паштеты в России?
— Их никто не запрещал, Мария Игнатьевна, — улыбнулся Петерс. — Просто сообщение с Францией, откуда мы получали эти замечательные деликатесы, затруднено войной и некоторыми другими обстоятельствами. Но я думаю, все восстановится, вот увидишь.
— Боюсь, слишком много придется восстанавливать, милый Яков, — усмехнулась Мура. — И елисеевские булочки, и стерляжьи расстегаи, и блины с икрой, и копченые окорока, потому что все это уже почти исчезло из магазинов. Ты, я так понимаю, даже белого хлеба не смог привезти?
— Да, но завтра привезу. Временные трудности естественны в период всякой революции, когда общество переходит на новые рельсы, — доставая из шкафа хрустальные бокалы и рюмки, пояснил Яков Христофорович. — Зато мы построим совсем другое, самое лучшее государство в мире! И там будет все, о чем только мечтали самые светлые умы человечества!
— А завтра нельзя его построить?.. Ну чтобы я проснулась, а за окном чистенькие крестьянки разносят по домам молоко, сливки, сметану, а крестьяне — в плетеных корзинах речную рыбу, раков, освежеванных зайцев и куропаток, грибы, ягоды, ведь все это было раньше. Нельзя хотя это вернуть назад? Зачем разрушать то, что было приятным и полезным для тех и других?
— Крестьяне теперь пойдут совсем другим путем. Кончилось их время услуживания господам!
— Почему услуживай и е? Кто-то умеет ловить рыбу, взбивать масло и сметану, кто-то учить детей, а другие добывать секретные шифры. — Мура усмехнулась.
Они помолчали. Мура съела тонкий ломтик ветчины.
— Даже вкус у окорока не тот… Ну хорошо, а нельзя твое лучшее в мире государство построить завтра?
— Нет, завтра нельзя, — вздохнув, с грустью сказал Петерс.
— Жаль.
Мура села за стол. Яков Христофорович открыл шампанское и наполнил бокалы.
— Я рад, Мария Игнатьевна, что вы, то есть ты… приняла мое предложение и приехала сюда… — Петерс с нежностью посмотрел на Муру. — Я и мечтать не смел о том, что буду иметь такое наслаждение вот так смотреть на тебя! Я больше ничего не буду говорить, чтобы, не сглазить! За тебя!
Они чокнулись и выпили. Мура сделала Яше бутерброд с паштетом.
— Спасибо.
— Спасибо тебе за этот вечер, — улыбнулась Мура.
— Скажи, а ты не знаешь такого человека: Ксенофон Каламатиано? — спросил Петерс.
— Яша, ты же обещал — никаких разговоров о деле! — обиделась гостья.
— Больше не буду, честное слово, но скажи, ты знаешь? Для меня это очень важно.
— Знаю, — кивнула Мура. — Очаровательный человек, милый, интеллигентный, я ему даже симпатизирую.
— А как ты его оцениваешь в качестве профессионала?
— Что ты имеешь в виду?
— Как разведчика?
— Он работает на разведку?
Петерс кивнул. Мура усмехнулась.
— Забавно. Вот уж никогда бы не подумала.
— Это и есть профессионализм, Мария Игнатьевна.
Мура не отозвалась. Сделала себе и Петерсу по бутерброду с паштетом.
— Завтра я белого хлеба привезу, — произнес он, предупреждая замечание Муры, что с черняшкой вкус у паштета совсем другой. — Царскую семью расстреляли в Екатеринбурге, — помолчав, сообщил Петерс. — По решению облсовста.
У Муры кусок застрял в горле. Она закашлялась до слез и долго не могла прийти в себя.
— Зачем? — с мольбой в голосе спросила она.
— Колчак подходит к городу. Безвыходная ситуация. Тут я Ленина понимаю.
— Налей мне коньяка, — попросила Мура.
26
Голодный паек, на который новая власть обрекла все население, к концу лета, несмотря на огороды и отсутствие засухи, становился все ощутимее в городах. У Ленина был выбор: либо восстановить существовавший прежде рынок, либо прибегнуть к принудительным мерам. Под давлением Ильича, которого пугала буржуазная стихия рынка, новое правительство выбрало второй путь. Ловкие экономисты быстренько подсчитали, что путем революционного изымания излишков они к концу лета соберут 144 миллиона пудов зерна. Ленина эта цифра воодушевила. 11 июня был издан декрет о комбедах, которые должны были составлять списки богатеев и заниматься распределением их излишков, создана Продовольственная армия, в которой под ружьем к концу июля находилось 12 тысяч бойцов, а к концу 18-го уже 80 тысяч. Они врывались в дома, указанные в комбсдовских списках, забирали последнее, а тех, кто оказывал сопротивление, расстреливали на месте. Но, даже несмотря на эти грабительские меры, было собрано всего лишь 13 миллионов пудов зерна. А сколько хозяйств было растоптано и уничтожено?!