— Я вам сейчас покажу, но приходить ко мне домой только в случае крайней необходимости, когда другого способа срочно связаться или предупредить друг друга нет и вы уверены, что мой дом не провален. Об этом будет сообщать знак, я покажу какой. Встречаться нам лучше очень редко и не здесь, в центре, а в Подмосковье или на окраине, я это продумаю. Связываться будем записками, написанными особым шифрованным языком, и оставлять их в тайниках. Их устроим в разных местах, но надежно. Очень важен вопрос слежки. Вы должны уметь сразу же обнаружить за собой хвост, чтобы не провалить тайники. Следить могут и не потому, что вас в чем-то конкретно подозревают, и не обязательно ВЧК. Они, кстати, меньше этим занимаются. Сейчас в Москве примерно шесть крупных разведывательных центров, которые пока работают сами по себе. Это Военконтроль при полевом штабе Реввоенсовета, разведка Троцкого, проще говоря, где я и работаю, разведка Мурадова, командующего Московским военным округом, ВЧК, там Дзержинский уже создал аналогичные структуры, у эсеров есть свой разведцентр, есть разведка Генштаба, есть Высшая военная инспекция Подвойского, где, я знаю, тоже есть свой маленький отдел, и, наконец, разведка Главного морского штаба, самая крупная и имеющая на сегодня лучших специалистов. Уже семь разведок получилось вместе с эсерами. Последние обещали, что будут работать совместно с нами, но это только на словах: они не делятся информацией с нами, а мы с ними. Кстати, самый лучший архив в разведке Главного морского штаба. У меня там приятель работает, это они раскопали вашего Ликки и совместно с нами готовили его захват и перевербовку.
— Вы надеялись его перевербовать? — удивился Ксенофон Дмитриевич.
— Безусловно! У него как немецкого шпиона был только один шанс избежать расстрела — это начать работать на нас. Ну вот, мы и пришли: Мил путинский переулок, дом четыре. Вон мои два окна на втором этаже, — Синицын показал на темно-серый пятиэтажный дом в глубине переулка, с тихим двориком, в котором росло несколько лип. — Еще два окна выходят во двор. Одно из окон, выходящих в переулок, светится. Комната дочери, она, видимо, уроки делает. Шторы, когда все нормально, висят веером. Если входить нельзя, жена их распустит, и они будут висеть прямо ровными полосами. Это легко запомнить. Прежде чем войти в дом, надо обязательно взглянуть на то, как висят шторы. Это вам надо запомнить. Но приходить сюца, как я уже сказал, только в случае крайней нужды.
Ксенофон Дмитриевич потер уши, к вечеру еще пощипывал легкий морозец. Лужи мгновенно затянуло тонким ледком, хотя час назад, когда они шли по Цветному бульвару, они вовсю играли на солнце и, шумя, бежали ручьи. Синицын поднял воротник шинели, с грустью посмотрел на Каламатиано.
— Эх, Ксенофон Дмитриевич, Ксенофон Дмитриевич, вы еще не знаете, во что ввязались и в какое пакостное время! — вздохнул он. — Это мне, старому вояке, деваться уже некуда, а на вашем месте я бы уехал обратно в Америку и переждал эти смутные годы. Что ваших американских хозяев интересует здесь в первую очередь?
— Нам нужны планы фронтов: где немцы, где Добровольческая армия Алексеева — Корнилова на юге. Сколько сил у Красной Армии. Желательна подробная карта южных районов с диспозицией сил, — проговорил Ксенофон Дмитриевич.
— Как вы думаете, англичане решатся вкупе с союзниками на интервенцию?
— Не знаю.
Синицын пристально посмотрел на своего спутника, точно проверяя, искренне он говорит или нет.
— Я правда не знаю…
— Охотно верю. Ситуация не простая. Мы у себя в штабе до сих пор не знаем точного числа английского десанта в Мурманске. Одни называют тысячу двести солдат, Троцкий — двенадцать тысяч, а ваш друг капитан Садуль — тридцать пять тысяч. Я это к тому, что подробную расстановку сил и численное соотношение ныне знает лишь Господь Бог. Я смогу назвать лишь приблизительные цифры с той и другой стороны. Поэтому заранее надо будет предупредить своих, что количественные характеристики будут постоянно уточняться и с первого раза их принимать за основные показатели не стоит.
Каламатиано, услышав фамилию Жака Садуля, насторожился.
— А Садуль, он… — Ксенофон Дмитриевич недоговорил.
— Да-да, вы не ослышались, Ксенофон Дмитриевич. Он практически работает на нас, но делает это добровольно, он никакой не агент, но приходит к Троцкому и все, что знает, аккуратно докладывает. Учитывая, что он профессиональный военный, имеет звание капитана, понятно, что ему известен род таких действий и он делает это специально, решив помогать нам. У нас в разведке даже бьются над тем, почему он это делает, нет ли тут какой-нибудь хитрой игры.