Но дьяк понимать ничего не желал. Все ему было не так, все раздражало и выводило из себя, а виноват тот, кто под рукою. Сиречь, новик Олсуфьев. И ведь не отругаешь занудливого придиру, не пошлешь по матушке, тем паче не поднесешь «леща»… С виду все должно быть чинно и понятно: дьяк – главный, а новик – чуть ли не в услужении.
«Ладно, погоди у меня, вот поедем обратно!» – стискивал зубы Степка, предвкушая, как рассчитается с обидчиком.
Брюховецкий уверенно побеждал в поединке, это было ясно даже самому хмельному гостю. Он был моложе, гораздо трезвее, а главное, куда более искусен в обращении с оружием. Его клинок с тонким пронзительным свистом рассекал воздух, выписывая всевозможные полукруги и «восьмерки», то обрушиваясь на противника сверху, то молниеносно приближаясь острием к груди или горлу. Чаплинский, тяжело дыша и обливаясь потом, с большим трудом парировал эти удары. Багровое лицо подстаросты чигиринского мелко подрагивало, в глазах застыла какая-то тоскливая обреченность, сменявшаяся лютой, животной яростью, когда его взгляд падал на Елену.
Та, стоя поодаль с видом невинной великомученицы, скромно потупилась и отвела глаза в сторону, страстно молясь про себя, чтобы все быстрее закончилось и узы ненавистного брака исчезли.
– А все же следовало принять извинения… – пробурчал кто-то из зрителей – скорее, из жалости к злополучному хозяину поместья. Слишком уж неравный был бой, исход которого уже не вызывал ни малейших сомнений.
– То – дело шляхетского гонору, и никто из нас не вправе ни указывать, ни упрекать! – наставительно отозвался другой гость. – Раз пан Брюховецкий настоял на сатисфакции, отвечать ему только перед Создателем… Матка Бозка! Вот это удар!
Толпа шумно выдохнула, потом, галдя и мешая друг другу, бросилась к упавшему… Брюховецкий отступил назад, провел рукой по лбу – то ли стирая пот, то ли пытаясь прогнать гнев и вернуть себе холодный разум.
– Убит? – закричал кто-то.
– Нет, дышит… Шапка спасла! Рана неглубокая, но крови много. Так и течет…
– Несите в дом, скорее! И за лекарем! На бога, поторопитесь!
– Погодите, погодите, панове! – воскликнул один из гостей, почти трезвый (что граничило с чудом, если учесть, сколько выпила компания до ссоры). – Все зависит от пана Брюховецкого! Оскорбление было тяжким, следовательно, поединок может длиться до смерти одного из участников. Пан желает добить противника?
Десятки глаз уставились на растерянного шляхтича.
«Скажи, что желаешь!» – мысленно возопила Елена.
Брюховецкий медленно покачал головой.
– Он беззащитен. Я не стану пятнать себя низким поступком. Уж если пан подстароста пощадил Хмельницкого в подобной ситуации, подобает ли мне добивать раненого? Пусть живет. Надеюсь, этот урок пойдет ему на пользу.
– Слава пану! – восторженно завопил кто-то. И вся компания вразнобой подхватила хмельными голосами:
– Слава!!!
Елена торопливо отвернулась, чтобы Брюховецкий не увидел в ее глазах разочарование, смешанное с ненавистью.
В Орле тщеславие дьяка Бескудникова было удовлетворено: с такой угодливостью и нескрываемой опаской принимал посланников государя воевода. Кто едет, куда да по какой надобности – похоже, он подобными вопросами вовсе не задавался. Главное, что от самого царя, с его поручением! А вдруг, боже упаси, еще и имеют тайное задание – наблюдать по дороге, крепко ли воеводы и прочие начальники следят за порядком, нет ли какого небрежения, лихоимства или, того хуже, измены?!
Потому из кожи вон лез, чтобы московский дьяк остался довольным. Собственные покои ему уступил, сам следил, как топят баню да подают на стол. А лицо было виновато-заискивающим… Все понимаю, дескать: не Москва у нас, нет того роскошества, к которому ты привык, но уж не взыщи, милостивец, не прогневайся на нас, убогих! Бескудников, млея от такой чести, снисходительно кивал: ладно уж, чем богаты! Даже если придирался к чему-то, то без злобы, лишь для порядка, чтобы не забывали: с посланцами самого государя имеют дело.
А уж после того, как воевода, опасливо оглянувшись и понизив голос, поинтересовался, не желает ли дьяк после трудов праведных да тягот, в дальней дороге перенесенных, провести ночь с любой из его холопок (все здоровые, телом крепкие и языки держать за зубами умеют), Бескудников окончательно пришел в хорошее настроение. Соизволил пожелать и даже лично выбрал. Не забыв на всякий случай пригрозить: «Ежели хворой окажется, дурную болезнь заполучу – сгною и ее, и тебя на каторге!» Воевода и девка истово закрестились: да ни в коем разе, да боже упаси…