Двух пакетиков как раз хватило на котелок. Тут-то и вернулся Дитрих. Знал, когда приходить, хитрец.
— Доброе утро! А чем это у вас так вкусно пахнет?
Чтоб не запутаться, сочиняя неправдоподобные объяснения, я перевел разговор на другую тему — рассказал про медведя и кошку.
— Зверюшкам играете, а мне? — обиженно протянул Дитрих.
Мы поклялись, что — непременно.
О том, где пропадал, наш друг не счел нужным сообщить. Сказал только, что дальше проводить нас не сможет, ждут срочные дела.
За разговором он достал из своей сумы шесть сухих лепешек. А ведь тоже запасливый…
Так что завтрак удался на славу. Пока ели, хорек все время вертелся возле Андрея. Вставал на задние лапки, тычась мокрым носом в ладонь, извивался, запрыгивал на колени, совал нос в еду и забирался за шиворот.
Андрею это явно нравилось, и свою порцию он щедро разделил пополам.
— Надо же, как он тебя полюбил, — покачал головой Дитрих, забирая котелок, чтобы наполнить его свежим снегом для чая. — Тери. Пойдешь со мной? Нет? Ну и сиди.
Он вышел за дверь, а я тихо сказал:
— Он вчера спрашивал, кто мы да откуда. Говорит, что сам из Макбурга.
— А ты что? — встревожился Андрей, поглядывая за окно.
— Я ничего не успел ответить. Уснул он.
— Странно, почему сейчас не спрашивает…
Андрей задумчиво погладил хорька.
— А еще он про Риту сказал, что она тебя ждет.
— Что?!
— Ну, не тебя, а жениха своего…
Я прикусил язык, но было поздно. Андрей изменился в лице и больше уже не проронил ни слова. Ах, голова моя дырявая…
Дитрих вернулся и поставил котелок на огонь.
— Вот что, господа, — начал он. — В другое время я бы ни за что не пустил вас за перевал, потому что ни мысли ваши, ни поступки мне непонятны. Но Тери я полностью доверяю. Он не выносит злодеев и проходимцев. И людскую сущность чувствует безошибочно.
Андрей против воли расплылся в улыбке.
— Наш человек! — шепнул он мне.
Да уж. Еще один специалист. Коллега.
— Отправляйтесь вверх той же дорогой, пока не выйдете на широкое плато. Оттуда видно долину. И дом. Спускайтесь осторожно, склон очень крутой, легко сорваться. Грэте передавайте от меня поклон. Да скажите, чтоб…
Он отбросил волосы со лба, вздохнул.
— Нет, ничего.
Быстро собрались, поблагодарив неизвестного хозяина за кров, и вышли.
Низкое небо, снежная дорога, солнце маленькое и бледное. Но мне начинало все это нравиться.
Дитрих шагал впереди — он все-таки решил проводить нас до плато — Тери сидел у него на плече, помахивая хвостом. Замечательный зверь, нам будет не хватать его. Я топал посередине, стараясь попадать в след. Сзади ступал Андрей.
Три смелых зверолова…
— Господа, — обернулся наш проводник. — А кто-то обещал музыку…
И идет себе дальше. Мы с Андреем полезли в торбы. Я, как уже более опытный, первым раздвинул флейту и заиграл. Те же «Рукава», но уже как-то иначе. Как будто на знакомой реке появились новые пороги, неизвестные острова, излучины…
Флейта Андрея выводила вторую партию.
Дитрих неожиданно запел. Не понимаю, как он не охрип на морозе… А голос у него совсем юношеский — чистый и звонкий. Да еще акустика в горах — будь здоров…
В далеком краю у подножия гор, где летом орешник цветет, Где эхом орлиный летит разговор к прохладному зеркалу вод, Где утром клубится в оврагах туман, спустившись с искристых вершин, Там Чудо мое, мой пьянящий обман живет средь зеленых долин…Не знаю, как Андрюха, а я сразу просек, о ком он толкует. Что-то понятливым стал в последнее время. Родство с эссенциалистом влияет?
— Она длиннонога, как быстрая лань, Как горный поток весела, Над ней благодати божественной длань С рожденья простерта была. И свет всех вечерних и утренних звезд Ее отражают глаза. А руки лишь вскинет — и радужный мост Дугою летит в небеса. …Мы встретились в сумерках зимней порой… Я шел, одолев перевал, А колких снежинок взволнованный рой Гавот надо мной танцевал. Сейчас наберу сушняка для костра, Согреюсь, коль ужина нет, Под склоном горы прикорну до утра.. Но что там вдали? Будто свет? Какая удача! Несусь во весь дух, В надежде на пищу и кров. Должно — дровосек, а быть может — пастух Домишко возвел средь ветров. «Откройте, хозяева! — бухаю в дверь, — Ужо не останусь в долгу! Я — бедный художник, поэт, менестрель, Развлечь-позабавить могу». «Не заперто, путник!» — звенит голосок. Вошел — и как вкопанный стал. Я с лирой немало протопал дорог, Но женщин таких не встречал. Красива, как эльф. Золотая коса До полу струится рекой. Лишь только ее увидали глаза — Навек потерял я покой…