Тут уж, кажется, и у Андрея не осталось сомнений. Он опустил флейту и остановился, впившись в Дитриха глазами. Певец тоже замолчал, перестал и я. Они стояли друг напротив друга, пока Тери не прервал переливчатым свистом затянувшуюся паузу.
— Мне пора, — произнес менестрель. — Почти пришли, впереди спуск.
— Спасибо тебе, — сказал Андрей. — Тери, пока! Фьюить! Еще встретимся, а?
— Непременно! — свистнул Тери.
— А ведь ты понимаешь его! — сказал Дитрих. — Счастливого пути… Стан, будь здоров! Идите осторожно!
— И тебе всего хорошего, Дитрих! — откликнулся я. — Жаль, что так мало пообщались.
— Ничего, — улыбнулся он. — Если звезды будут благоприятствовать — свидимся.
Он махнул рукой на прощание и очень быстро скрылся из виду. На плечо мне с хулиганским щелчком упала шишка. Похоже, кроме певца у нас были и другие провожатые.
Мы остались на плато, с молчаливого согласия не говоря больше о Дитрихе.
Отсюда открывался вид на широкую заснеженную долину.
— Ковер. Пушистый ковер, — произнес Андрей.
— А до него еще топать и топать, между прочим, — констатировал я, убирая свирель в мешок.
— Стан, ты видишь домик?
Я помотал головой. Какой там домик! Глаза режет от белизны.
— Вон он, смотри…
Я напряг зрение изо всех сил, пытаясь понять, что можно различить на этом чистом белом листе.
— Левее…
Да, действительно. Едва заметный бугорок и узкая черная полоска между снегом на земле и снегом на крыше. Сам бы я не догадался.
— Я боюсь, Стан.
— Чего?
Я недоверчиво глянул на Андрея. Боится? Сейчас? Когда все позади?
— Боюсь, что она не узнает меня. Или узнает, но не примет…
— Да ладно! Ну что ты, в самом деле! Кого же она примет, если не тебя!
— Стан! — Андрей захлопнул свою свирель, едва не сломав ее. — Я так хотел дойти, понимаешь? Дожить. Добраться, доползти — любой ценой. А сейчас во мне что-то скребется: «Чего приперся, дурак»?
— Ага. Ну что, поплыли обратно, Василий Иваныч?
— Кто?
— Анекдот такой. Хватит с ума сходить, пошли!
Я решительно двинул вниз по склону.
Даже слишком решительно.
Дитрих не зря предупреждал. Не сделав и десяти шагов, я поскользнулся, упал на спину и неминуемо слетел бы с почти отвесной скалы, если бы Андрей, подоспевший в последний момент, не схватил меня за лямку мешка. Эссенс уцепился за голые ветки кустарника, а я нащупал ногами камень и уперся в него.
— Стан, ты что?! Священный лабиринт, мать его за ногу! Иду я, иду! Только не так быстро, ладно?
— Может, нам веревкой обвязаться? — сказал я вместо ответа. — У нас есть веревка?
Андрей молчал.
— Але!
— Есть. Я думаю, как ее достать.
* * *Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем Андрей, проявляя чудеса гибкости и пытаясь распластаться на склоне, смог развязать мой мешок. Но все напрасно — в моем комплекте веревки не было.
— Да ты подумай, а! Предусмотрительный Артур не положил вторую веревку! — с досадой произнес эссенс.
— Правильно, две и не нужно. Одной за глаза хватит! — глубокомысленно произнес я. А что еще оставалось?
— Придется Артура звать, — с неохотой протянул Андрей.
— А из твоего мешка?..
— Нереально. Звезданусь. Артур! — закричал Андрей в пространство. Никто не ответил, он крикнул чуть громче. — Артур!
— Я тебе дам, «не положил»! — рявкнул голос с небес. — В боковом кармане смотри!
Я так и припечатался к склону. Андрей завозился и через некоторое время крикнул: «Нашел»!
— Обормот! — со вздохом облегчения произнес голос. — Стаса не урони!
Пока Андрей, сбросив плащ вниз, пристегивался — веревка оказалась не какая-нибудь, а с карабинами, — я медленно приходил в себя.
— А он все слышит, да?
— Не все. Он иногда выходит… скажем так, в эфир. Тогда слышит. Но сделать ничего не может, для этого его надо позвать.
— А помнишь, он говорил: «Я вас вытащу, если что»? — припомнил я.
Андрей сбросил мне свободный конец веревки с креплением.
— Сможешь пристегнуться?
— Думаю — да.
Я осторожно, перехватывая канат то одной, то другой рукой, стал оборачивать его вокруг пояса. Мой плащ полетел вслед за Андреевым.
— Вытащить-то вытащит. Обратно в Лабиринт! А нам осталось два шага…
Я не стал напоминать, что кто-то только что не хотел никуда идти…
Кое-как мы слезли. Сползли. Спустились-таки с этого плато. Почти живые.