Дэн вернулся к шефу с кучей вопросов и тот, без большого энтузиазма впрочем, ответил.
Да, это действительно не Лабиринт. Не важно, как называется мир. Достаточно знать название маленького городка.
Нет, они уже не филиал ИПФиПЛ. Теперь они - самостоятельная организация, закрытое учреждение, имеющее выходы в оба мира. Назовём ее Конторой, так проще. Естественно, они не подчиняется Трибуналу и не зависят от Лиги. Контора фактически находится «в нейтральных водах» - на перекрёстке миров. Сколько всего миров? Ну, Дэн и спросил...
Если Дэн хочет заниматься прибором, он должен поступить в полное подчинение Лебедеву. Это значит, что отмазки типа «Трибунал не разрешит» или «Лига не позволит» не прокатят, когда дело касается работы с сущностью. Эссенциалистов в новом мире действительно нет. Следовательно, отвечать за раскрытие их секретов Контора не обязана.
При всём этом существует соглашение миров - где существует, кто его заключал и кто видел, Лебедев и сам толком не знает. Но в чужой монастырь Контора не полезет.
Про монастырь Дэн не понял.
- Короче. Мы не пойдём в Лабиринт с предложениями не жечь эссенциалистов, разрешить порталы, делать гармонитовые приборы и тому подобное. То, что мы делаем - делаем у себя и для себя. Ну или для других миров. Лабиринт мы не трогаем. Если это нарушает его законы.
- А разве производство такого прибора Конторой не нарушает законы Лабиринта?
- Какие же? - усмехнулся Лебедев.
Дэн прикинул и решил что - действительно никакие.
И всё-таки, что-то мешало ему согласиться сразу. Может быть, слишком бесцеремонное обращение Лебедева...
- Я тебя не тороплю, обмозгуй всё хорошенько. Если решишься - выдадим тебе пропуск на имя Дениса Щемелинского, ни к чему тебе светить пижонским именем «Дэн». Получится с прибором - можешь заниматься, чем хочешь. Ты ведь с какой-то идеей носишься, или я ошибаюсь? Просто подумай: какие перспективы у тебя в Лабиринте? Кнопку на пульте жать? С вашим тоталитаризмом гармониевый рай не построишь...
Дэн обещал подумать. А через четыре дня...
***
Лебедев как в воду глядел. Пришлось-таки Дэну жать пресловутую кнопку.
В трибунале рассматривалось «преступление» очередного эссенциалиста. Как в большинстве случаев - молодого, со всеми вытекающими недостатками. В чём там было дело, отец, естественно, не рассказал. Но что совсем не естественно - он страшно нервничал, переживал за этого парня, как, наверное, никогда в жизни. И даже - страшно сказать - спорил с начальством!
Приговаривать людей к сожжению нелегко. Да вообще нелегко судить. И те, кто работает в Трибунале, в той или иной мере разделяют его политику, иначе они давно бы свихнулись. Эдуард Щемелинский всегда был спокойным, уравновешенным, верящим в справедливость человеком. Даже если невольная симпатия к подсудимому - а часто, приговорённому - закрадывалась в его душу, он знал: решение принято верно. Так правильно. Так лучше для мира. И для самого эссенциалиста. Не хочешь работать по правилам, предпочитаешь нарушать их - уйди, откажись от права корректировать сущность. Не можешь - выбирай другой мир, с другими законами.
Но в случае с Артуром - так звали корректора - Щемелинский по какой-то причине изменил незыблемым принципам.
- Да с него пылинки сдувать надо, беречь как... А они его - в портал!
Отец метался по дому, словно раненый зверь в клетке. И в конце концов заработал инсульт.
Очаг поражения был небольшим и, слава богу, обошлось без параличей. Но корректоры - те самые корректоры, чьих собратьев Эдуард немало сжёг за свою жизнь (ну и что, что не насмерть) - встали единым фронтом и категорически запретили ему раз и навсегда заниматься былым ремеслом. «Вы своё отработали! Займитесь разведением крокусов!» - сказали специалисты. Пришлось подчиниться. В глубине души трибунальщик и сам уже был не против.
Но Артура, тем не менее, ожидал костёр. И открыть коллатераль попросили (или поручили, что ближе к истине) Дэна.
Позднее, когда Щемелинскому-младшему приходилось проделывать это во второй, в третий раз, особых эмоций процедура сожжения не вызвала. Дэн как-то быстро зачерствел, адаптировался, смотрел на сей факт как на неизбежность, правила игры большого мира. Но свой первый раз он запомнил надолго.