— Если только Солтана боишься — не беспокойся. Вечерком к нему зайду, обо всем договорюсь.
Касум почувствовал, что все у него внутри мелко–мелко дрожит, а в глазах темнеет.
— Отойди! — сказал он. — Прошу тебя по–хорошему: отойди!
Гасан пожал плечами, улыбнулся. Все шло как положено. Очень уж горячий народ эти старики. Кричать начинают с первого раза. Понять их можно: война, трудная жизнь. Но и сдаются они быстрее, нервы не выдерживают. Еще два–три таких разговора, и Гасан получит сено из долины Пиркалем. Он не сомневался в этом.
Солтан давно собирался в город. Особых дел у него там не было, просто неудержимо захотелось вырваться хотя бы на день из села, где он провел в одиночестве полгода, хлебнуть глоток свежего городского воздуха. Думал, вернется в родное Гарагоюнлу — вернется к людям. Нет, и здесь он был один. Его снова тянуло куда–то.
Касум не хотел отпускать его с сенокоса. Уговаривал и так и этак. Сначала на сознательность нажимал: нынче, мол, каждый день и каждый человек на счету, дожди зарядят — сгниет сено. Потом сказал, понизив голос:
— Сегодня там и заночуем, чтобы времени не терять. Гасана на бутылку накроем, у него, наверное, не одна…
— Тебе эта бутылка дорого будет стоить, не понимаешь, что ли?: — отозвался Солтан.
— Понимаю, — вздохнул Касум.
— Мир меняется, а, Касум? Бригадир вспомнил мудреца Меси.
— Мир все такой же. Мы меняемся.
Может быть, Солтан и остался бы, если бы не боялся новой встречи с Сенем: ведь она тоже останется там, в долине Пиркалем… И, как всегда, когда он не знал, как ему поступить, на помощь пришла злость.
— Да уж, — сказал он. — Хорошо, хоть понимаешь.
И сразу все стало просто. Бригадир, опасливо взглянув на Солтана, отошел.
На попутной машине Солтан вернулся домой.
Сирота, всегда встречавший хозяина радостным лаем, молчал.
«Шляется где–нибудь, — подумал Солтан. И вдруг кольнуло: — А может, сбежал?» — Он пронзительно свистнул. Откликнулись все собаки Гарагоюнлу, но Сирота не отозвался.
Странно, но Солтан чувствовал, что пес где–то рядом. И, действительно, не успел Солтан войти в дом, как из кустов неподалеку высунулась морда Сироты. Пес смотрел на хозяина, чуть склонив голову, но не подошел, даже когда тот вновь позвал его. А потом появилась из кустов еще одна собачья морда, и Солтан все понял. Сирота справлял свою свадьбу.
Некоторое время собаки внимательно разглядывали человека, потом Сирота выбежал из кустов, бросился к хозяину, ласкаясь, и вновь устремился к своей избраннице. Остановился, посмотрел на Солтана, повизгивая, призывая идти за ним. Пес звал его на свою свадьбу! Приглашал полюбоваться на невесту… Оценить выбор.
Выругавшись, Солтан поднял камень и швырнул в кусты. Раздался жалобный визг, Сирота, тоже взвизгнув, как будто камень попал в него, тотчас скрылся с глаз.
«Вот так–то, брат, — сказал Солтан сам себе, войдя в дом. — Они будут воспитывать детей и внуков, а ты кого? Собачьих ублюдков?»
В доме было не прибрано, как всегда, да еще протянулись по полу от порога грязные следы. Он с недоумением покосился на них, выглянул в окно. Поблескивая водой, цепочка следов тянулась через весь двор. Там, где стоял он, ожидая собаку, скопилась целая лужица.
Не раздумывая, Солтан взял топор, срубил сухой сук у яблони, вытесал пробку и, подойдя к колонке, несколькими ударами топора загнал деревяшку в трубу, откуда с шумом хлестала вода.
За ведром воды раз в два дня можно спуститься в село, а вот каково теперь придется соседям? Пусть побегают, вверх–вниз с ведрами, пока не надоест, может, тогда и вызовут мастера.
Несмотря на то, что Солтан решил идти в город спозаранок, спать он пока не собирался. Все равно пришлось бы ему лежать и час и два, а может, и все три, не сомкнув глаз. И что только в эти бессонные часы не лезло в голову! Иногда он спрашивал себя: что тебе надо? Лучше было бы, что ли, если бы просидел всю жизнь в Гарагоюнлу, копался бы день за днем в поле, да на огороде, ругался бы с женой из–за лопаты, брошенной во дворе, или таза, подвернувшегося под ноги? Сколько односельчан прожили так. Сами же говорят: вчера родились, завтра уже помирать. Все в один день слилось. А он, Солтан, мир повидал. Всю страну исколесил, из города в город, со стройки на стройку. В какие только переплеты не попадал, чего не перепробовал. И горького и сладкого. Жизнь годами меряют, а надо бы иначе. Если иначе, так он не одну, а три прожил, не пятьдесят ему, а сто пятьдесят. Может, и Сенем здесь ни при чем, может, просто устал он от жизни, как устают глубокие старики…