— Жду, когда бусы мои всплывут.
Она встала и так низко склонила голову, что он увидел ее затылок, а ниже, на шее — белую полоску, след от бус, который не исчез за лето.
— Я куплю тебе бусы, — сказал Солтан тихо. — Самые дорогие, самые красивые, какие есть…
— Самые дорогие, на дне озера.
— Достану!
— Мы с тобой старые люди, а говорим как молодые.
— Нет, — невесело усмехнулся Солтан. — И говорим как старые. Молодые нынче так не говорят..
Сенем обняла Солтана, прижалась головой к его груди, и он поцеловал ее седеющие волосы, не испытывая ничего, кроме жалости к себе и к ней.
С того самого дня все стало валиться у Сенем из рук. Кружилась голова, сжимало сердце, к вечеру начинался жар. Несколько раз Осман вызывал фельдшера, тот прописывал лекарства, но все оставалось по–прежнему. Наконец, фельдшер сказал, что придется, видно, везти Сенем в больницу.
Вскоре ей стало совсем худо. Словно бы покачиваясь на волнах горячего забытья, она видела, как мечется по дому Осман, как кусает в тревоге губы, Алыш, и беспокоилась не за себя — за них. В памяти ее все еще жили воспоминания о тяжелых днях, проведенных возле постели матери, все хлопоты и огорчения, связанные с ее болезнью. Подозвав мужа, Сенем сказала ему то, о чем он и сам думал, но не решался предложить.
— Вези меня в больницу… Найди машину, а я потихоньку соберусь.
Превозмогая себя она встала, принялась складывать и увязывать свои вещи в платок, а Осман кинулся за машиной. Он бежал к правлению и думал лишь о том, чтобы застать там Алекпера. Распорядиться насчет машины мог не только Алекпер, но Осману казалось, что помочь ему может один председатель; только бы застать, сообщить, чтобы не нести самому всю тяжесть свалившегося несчастья.
Еще издали он увидел, что из правления вышел Алекпер и с ним еще трое, незнакомых; все вместе они направились к машине, стоявшей поодаль. Наверное, они так бы и уехали, прежде чем Осман успел добежать, если бы их–не остановил Гафароглы, сидевший, как всегда, на лавочке возле правления. Он что–то сказал им, они весело рассмеялись, ответили, отчего старик и сам засмеялся. Теперь Осман понял, почему он не узнал тех, кто садился вместе с- председателем в машину, хотя это были люди хорошо знакомые: Касум и еще один бригадир Октай и, наконец, доярка Халида. Все они были одеты в праздничные свои наряды. Касум и Октай — в строгие темные костюмы, воротники белоснежных сорочек торжественно топорщились от галстуков. Халида красовалась в ярком шелковом платье и туфлях–лодочках.
— Председатель! — крикнул Осман, подбегая.: — Погоди минуту! Жене, Сенем, плохо. В больницу надо!
Они уже сели в машину, и шофер Наби завел мотор, но, услышав слова Османа, вновь выключил.
В наступившей тишине голос Алекпера показался всем слишком громким:
— Бери в гараже любую машину, Осман! Скажи — я приказал!
— Спасибо…
Осман рванулся было в сторону, но его задержал Гафароглы. Старик стоял у машины, держась за ручку дверцы.
— В гараже их нет, Алекпер, — сказал он.
— Как это нет?
— Пять машин ушли на станцию за удобрениями, — начал перечислять Гафароглы. — Три машины — на ремонте. Две в поле, возят солому, одна — в городе…
— Да «газик» же есть! — нетерпеливо перебил Алекпер.
— «Газик» есть, — подтвердил старик. — Только Махмуд с утра гуляет, брат к нему приехал из Баку…
— Слушай, председатель! — сказал Касум, заметно нервничая. — Давай я выйду, а? А вы Сенем захватите. Обойдутся без меня на этом совещании–обещании…
Халида уже открывала дверцу, пытаясь выйти из машины.
— Как все не вовремя! — с досадой воскликнул Алекпер.
— Езжайте! — сказал Осман, страдая оттого, что поставил в затруднительное положение уважаемых людей, еще больше, чем от своей беды. — Найду я машину!
— Где ты ее найдешь? — спросил Касум.
— У соседей… Кто–нибудь отвезет.
— Значит, так! — сказал Алекпер, и все замолчали, помяв, что он принял окончательное решение. — Наби! Поедешь с Османом на «газике». Справимся без тебя. Сам за руль сяду.
— Ключи от «газика» у Махмуда, — недовольно сказал шофер. — И документы.
— Слушай, Наби, ты — мужчина?
Шофер молча вылез из «Волги», освобождая свое место председателю.
«Не твое это дело… Не твое… — твердил про себя Гафароглы как заклинание. — Что тебе, старик, больше всех надо? Будь мудрым: принимай этот мир, как он есть, ты уже ничего не можешь сделать. Помирать пора…»
Алекпер завел мотор. Гафароглы хотел отойти от машины, но вместо этого, еще крепче сжав ручку дверцы, сказал: