Макс скрипнул зубами, вызвав еще одну полуулыбку. Шрам всегда знал то, что требовалось знать. Мужчина достал из кармана телефон и протянул парню.
– Нам нужна связь, судя по тому, что звонил ты с матушкиного, с этим проблемы. – Он бросил аппарат Максу на колени. – Прекрати разыгрывать передо мной белошвейку с принципами. Сделаем дело – вернешь.
– Когда? – Грош убрал трубку в карман.
– Я позвоню. – Мужчина взял отложенную книгу и перевернул страницу.
Макс ждал звонка весь остаток дня и даже часть ночи, которую провел в больнице, легко поддавшись на материнские уговоры. Точно так же поддались и врач, и сестра-хозяйка, выделившая парню закуток со швабрами, раскладушку и байковое одеяло неопределенной расцветки. Он мог пойти домой, он почти хотел этого, но, глядя в умоляющие серые глаза, сдался. Мать не боялась оставаться одна, она боялась, что один останется он.
Но дома он все-таки побывал, пусть и не совсем так, как рассчитывал.
Чтобы добраться до родительской квартиры, нужно сесть на третий автобус, доехать до церкви, пересесть на девятнадцатый и выйти за одну остановку до конечной, на улице Старого Яма.
А можно дойти пешком. Сжимая руки в кулаки, то и дело останавливаясь, задирая голову к темному небу. Двухчасовая прогулка как способ успокоить бушевавшую внутри ярость.
Знакомая до каждой выщерблины лестница, дверь из фанеры, выкрашенная коричневой краской. У него не было ключей, но он почему-то был уверен, что она не заперта. Полумрак коридора, брошенная как попало обувь, мерцающий свет работающего телевизора в дверном проеме.
В большую, обставленную старой мебелью комнату он прошел не разуваясь. Круглый стол по центру, вместо скатерти – затертая на сгибах клеенка. На стуле, глядя на беззвучное изображение экрана, сидел мужчина. Перед ним опустошенная наполовину бутылка, стопка и банка помидоров.
– Пришел, умник? Я уж заждался. – Он рассмеялся. – Давай-давай, проходи, выпей.
Рука схватила бутылку, и прозрачная жидкость, булькнув, перелилась в стопку. Мужчина был нетрезв, но движение отработано настолько, что мимо не пролилось ни капли.
– Давай, – взмах рукой.
Гость не шевельнулся.
– Али ты не мужик?
Вошедший не ответил, он стоял и смотрел на стареющего алкоголика с его выпирающим брюшком под растянутой майкой, на волосатые руки и испытывал отвращение. Больше всего на свете ему хотелось оказаться подальше от этих стен, оклеенных обоями в цветочек, подальше от этого пьяного урода.
– Али ты меня не уважаешь? Уже западло поднять стопку с таким, как я? – Мужик поднялся, угрожающе качнулся вперед, пальцы сжались в кулаки. – Высокомерный щенок. Все вы чернорубашечники такие, все…
Он замахнулся, но гость легко ушел от удара. Пьяного повело в сторону, он задел бедром стол. Бутылка упала, разливая остро пахнущую жидкость.
– Урою, мразь, – заорал он, бросаясь на молчаливого гостя.
Бутылка докатилась до края стола и упала на пол, каким-то чудом не разбившись.
Хозяин ударил снова, на этот раз удачнее, по лицу не попал, но задел плечо. Пришедший толкнул пьяного, тот грузно сел обратно на стул.
– Ублюдок, – взревел мужик, поднимаясь и бросаясь на гостя, лицо покраснело, вены на шее вздулись.
Это даже не было похоже на драку. Это вообще ни на что не было похоже. Размашистые, дерганые движения пьяного с лихвой компенсировались силой. Пришедший отступал, блокировал удары, словно не желал причинять хозяину вред. Замах, гость пригнулся, короткий рык, удар в пустоту – и пришедший скользнул в сторону. Ругательство, гость перехватил руку и снова оттолкнул от себя хозяина.
Но долго так продолжаться не могло, от всех ударов не уйдешь. И кулак мужчины все-таки врезался в живот. Из горла пришедшего вырвался хрип.
– Получил, сопляк, – удовлетворенно сказал пьяный и ударил снова, на этот раз в грудь.
Гость согнулся, задевая и опрокидывая стул.
– Мразь!
Мужик налетел, уронил противника на пол, подмял под себя и ударил. Гость поднял руки, все еще защищаясь, а не атакуя.
– Я научу тебя уважать старших! Научу, – удар по рукам, – уважать, – удар в лицо – и что-то хрустнуло, – старших!
Гость все еще молчал, и только хриплое дыхание срывалось с разбитых губ. И это бесило мужчину. Он хотел слышать мольбы о пощаде, он привык их слышать. Это доставляло удовольствие, охлаждало ярость. Они должны были хныкать и просить. Он здесь хозяин. Он, и только он, будет решать, когда остановиться. Но упрямый молодчик в черной рубашке продолжал молчать.
– Сопляк! – Удар.
Темно-серые глаза встретились с черными, небо с землей. Что они увидели друг в друге? От чего занесенная рука пьяного чуть дрогнула? Неизвестно. Но мужик бы все равно ударил, на этот раз чужая безмолвная боль не приносила удовлетворения.