Сафар хотел сказать свое — горячее, из нутра — не нашел слов и, поспешно собрав тетрадки, ушел.
У него не хватило слов, не хватило умения ясно и логично изложить свои мысли. Они с Грозой едва не поссорились, хотя с разных концов подходили к одному и тому же: жизнь — лучшее, что у них есть, но и тот и другой, не колеблясь ни секунды, отдадут ее по первому зову родины.
Гроза тоже собрался было уходить, когда под окошком послышались тяжелые шаги.
Вернулся Сафар.
— Сандро, ты Канделаки знаешь?
Косых знал Канделаки, но хотелось спать, и, чтобы отделаться, он ответил:
— Нет.
— Жалко, Сандро. Канделаки — замечательный парень! Он тоже бывший амбал. Бакинец, понимаешь?
— Ты за этим и вернулся? Я спать хочу, Сафар.
— Какой ты сонливый, Сашо… А Канделаки мне, знаешь, что сказал?
— Иди спать, Сафар.
— Канделаки говорил: делай рекорд, Гиго. Рекорды нам нужны. Рекорды — значит люди рекордные, а рекордные люди, сам понимаешь, необходимы. Страна замечательная, рекорды должны быть тоже замечательные…
— И люди, ставящие рекорды, тоже должны быть замечательные? Например, летчик Сафар…
Сафар покачал головой.
— Эх, Сандро, Сандро, я от всей души, а ты…
Он распрямил свои широкие плечи:
— Значит, ты думаешь — я не могу быть рекордным человеком?
— Смотря по какой части, Сафар. Если по гирям, то, вероятно, можешь.
И сейчас же пожалел о сказанном. Сафар не понимал таких шуток. Лицо гиганта сделалось мрачным. Так он сердился: лицо каменное, а кулаки сжимаются, тяжелые, как кувалды.
— Тебе нужно учиться, Сафар, — примирительно сказал Косых.
Сафар молча отвернулся. Дружба не позволяла ему сказать Косых то, что хотелось.
— Я хочу сказать: учиться понимать шутки, Сафар.
— Не хочу понимать шутки, когда разговор серьезный. Я хочу, чтобы все рекорды были наши. Скорость наша — Канделаки, высота наша — Гроза, а я хочу дальность брать!
— Бери дальность, Сафар, это хорошо.
— Ты серьезно?
— Очень серьезно.
— Для этого учиться много надо. Ты меня понимаешь?
— Учись, Сафар.
Сафар улыбнулся просто и ясно.
— Это будет хорошо?
— Здорово будет, Сафар. Бери дальность и… и иди спать.
Но Сафар решительно уселся на подоконник:
— А! Не говори: спать. Я сегодня такой особенный.
— А я до того обыкновенный, что сейчас вот у тебя на глазах усну.
— Можешь для хорошего товарища немножечко потерпеть. Я тебе расскажу одну историю…
Стало совсем темно. Косых не слышал, что рассказывал Сафар — задремал под его говор. Вдруг сквозь дрему почувствовал, что в лицо ударил луч яркого света. Косых вздрогнул: прямо на него глядели уставившиеся в окно автомобильные фары.
Раздался грудной девичий голос:
— Дома?
Олеся вошла с отцом — комдивом Богульным.
Косых и Богульный давно знали друг друга, еще с гражданской войны. Олеся Богульная родилась в сибирской тайге, на заснеженном хуторе.
Сложение у девушки было отцовское: этакий маленький коваль в юбке, коренастая, крепко сшитая, с широкими плечами. А лицо точеное, с нежным румянцем.
Она крикнула с порога:
— Дядя сибиряк, тату по вас соскучился.
Богульный засмеялся:
— Душой кривишь, Оленок. Не верь ей, сибиряк: я, конечно, очень рад тебя видеть, но затащила меня сюда она. Умри, а поезжай к сибиряку, когда добрые люди спать ложатся.
Через несколько минут Олеся выглянула в окошко:
— Тату, ты ничего не имеешь: мы на твоей машине проедем в город?
— А я домой пешком?
— Я через час за тобой заеду.
Богульный махнул рукой. Олеся скрылась. С нею исчезли Сафар и Гроза.
Богульный сидел хмурый.
— Ты чем недоволен? — спросил Косых.
— За яким бисом ее ко мне принесло? — дернул плечом Богульный.
— Говори ясней, Тарас. Не мастер я загадки разгадывать.
— Ко мне в десант перевелась: врачом головного отряда. Ты знаешь. У меня их тысячи — хлопцев моих. Все как дети мне. За всех болею, но… тут не выдерживаю. Знаю: и парашюты надежные, и прыгать научились, и все такое, а вот… не могу привыкнуть. Как она на крыло выйдет, так у меня вот тут… нехорошо.
— Старость, Тарас.
Богульный, смеясь, провел ладонью по седеющей щетине головы.
— Ну, нет, брат, врешь. Тут, видно, другое. Уж не нервы ли?
— И у тебя завелись?
— Бис их знает… до сей поры не было, но, может быть, это самое и есть нервы? С одной стороны, я, конечно, рад, дивчина на глазах. А с другой, ведь не все же ученья да тренировки, дойдет и до дела. Передовой отряд! Извольте со всеми своими санитарными пожитками на зонтиках.