К этой категории следует присоединить еще 42 главы, содержащих описание различных превращений (будем считать их третьей группой). Больше всего таких метаморфоз завершается превращением в птиц и животных (напр., I. 3. 5; 10. 2—3; II. 41. 3; 84. 1; 96) — всего 15 глав, но число объектов, подвергшихся превращению, значительно больше, так как среди них есть не только объединенные одним мифом Прокна, Филомела и Терей (I. 4. 3) или девять Пиерид (I. 85. 4), но и не определяемые более точно количественно спутники Улисса или Диомеда (I. 15. 1—2; II. 41. 1). Затем следуют деревья и растения (8 глав), созвездия (5 глав), источники (3), камень (1) и даже один случай превращения человека в бога (I. 98. 2).
Могут быть и более сложные варианты. Скилла, дочь Форка, стала чудовищем только в нижней половине (I. 3. 2); Астрея была сначала превращена в перепелку, а потом в остров (I. 37. 1—2). Спасаясь от Тифоея, боги приняли образ разных животных (I. 85. 3), — ясно, что только временно. Пол Тиресия сначала изменился в женский, затем вернулся в мужской (I. 16), — всего таких глав набирается 9.
Обычно превращение чем-нибудь мотивируется: гневом богов (I. 97. 1; II. 80. 1), их желанием спасти жертву преследования (III. 32. 7), сочувствием к пострадавшим (I. 9. 3—4), но возможность его никогда не подвергается сомнению или критике.
Столь же доверчиво относится автор и к так называемым этиологическим мифам (четвертая группа), т. е. объясняющим причину какого-либо явления: почему ворон из белого стал черным (II. 14. 5—6)? Как возникла река Марсий (II. 23. 5)? Всего таких глав набирается 5, а из предыдущей группы к ним можно прибавить еще один случай с «филологическим» объяснением: нимфа Перистера помогла Венере одолеть Купидона в шутливом соревновании, кто из них соберет больше цветов, и за это Купидон превратил нимфу в голубку, которая потому так и зовется по-гречески peristerá (II. 73. 3).
Такой «филологический» метод по частоте его употребления вполне может соперничать с рассказами о превращениях, так как применяется в 43 главах (пятая группа). По своему происхождению он восходит к стремлению человека объяснить наименование предмета или лица в прямом соответствии с его природными или благоприобретенными свойствами, и использовался еще первыми греческими поэтами (например, Гесиодом) и историками — так называемыми логографами, предшественниками и современниками Геродота. Его употребление в источниках Ватиканского мифографа охватывает достаточно широкую область: от объяснений и этимологии, признаваемых современной лингвистикой (например, имен Алкесты, I. 91. 6, и Парфенопея, II. 72. 2, или имени нарицательного «волчица», lupa, для обозначения блудницы, подобно тому как в русском используют в этом смысле слово «шкура») до совершенно фантастических этимологий, производящих имя Нептуна от сочетания nube tonans (II. 6. 1), Меркурия — от глагола curro «бежать» (II. 17. 3), Минервы — от существительного manus «рука» и т. п. (II. 22. 2; указание на другие подобные случаи см. в примечаниях к I. 57. 3; 62. 3; II. 11. 2. 6; 12. 3; III. 28 и т. д.). Следует отметить и здесь тенденцию составителя к исключению некоторых этимологий, предлагаемых его источником. Так, переписывая из комментария Реми свою главу I. 56, наш Мифограф опускает верное произведение названия гарпий от «греческого arpo (на самом деле, αρπάζω), что по-латински значит rapio (“хватать, похищать”)». В II. 2, заимствованной у Исидора, отбрасывается объяснение имени кентавра Хирона от греческого χειρίζειν «действовать руками», так как он был-де хирургом. В II. 8, взятой у Сервия, не используется возведение имени Furiae к глаголу ferire «поражать». Причина того — конечно, не обострившееся неожиданно филологическое чутье Мифографа, а стремление к краткости изложения.
Что касается последнего, шестого метода передачи мифа — рационалистически-аллегорического, то упреки в этом отношении, которые нередко раздаются по адресу Первого Ватиканского мифографа в работах по истории поздней римской и средневековой латинской литературы[30], при ближайшем рассмотрении оказываются не вполне основательными: рассказов, содержащих рационалистический элемент, у него всего 23, и даже с прибавлением 11 глав с явно аллегорическим толкованием их общее число составляет одну седьмую часть всего корпуса. К тому же большинство из них носит достаточно безобидный характер, в чем легко убедиться, сравнив использование толкований, заимствованных у Фульгенция Первым и Вторым Ватиканскими мифографами. Оба они берут у Фульгенция примерно полтора десятка одинаковых объяснений, к которым Первый мифограф добавляет еще около десяти заимствований, а Второй — свыше полусотни.
30
См., например, отражение этого установившегося мнения в энциклопедии: Der kleine Pauly. B. 3, 1969. Col. 1543: Mythographi Vaticani.