— Не довел Стрибог наведаться, то верно… — оправдывался Светояр.
— А в Суздале бывали? — поинтересовался нешутейно Глобка.
— Мы тем летом с товарищем были рядом, да потатьствовали крошки — пролетели угом! — Светояр уселся со скрипом на скамью под печкой. — На обратном пути из Булгара убили отважного мужичка нашего — минули и Муром.
— Кто убил — то, булгары, что ль? — присела рядом матушка.
— Вроде, мордва заколола… Еле сами убрались! — волнуясь, поведал гость.
— Да-а… — посочувствовала женщина. Девочка подсела к ней, припала к руке. Парни не отходили от стола.
— Мы тятьку нашего в ушкуй послали и ждем уже шестой годок… — вздохнула матушка. Сели за стол хлебать из мис горячий взварец.
— Соленый, хорошо… — Порадовался мясному бульону Синюшка. — А где мясо берете? Лес — далече. А из живности у вас одна лошадка, и все?
— Зимой в лес выезжаем на лося или оленя, — ответил Глобка, — но зима прошла: мяса много не ухранишь.
Травина понурила очи. Обык не баловался.
— Собираются ребятки этой весной в ушкуйники! — загоревала мать.
— А што дале? — испытал Светояр.
— А дале — к хвалисам или персам… — совсем поникла женщина. Еленец продолжил:
— Налетим, погуляем — и домой!.. Коль удача нам — до следующего лета протянем.
Светояр с Синюшкой по-иному посмотрели на старших ребят.
— А другого прокорма не имеете? — увлекся Светояр.
— Другой прокорм — в дружине, на служилых хлебах… Или выселяться за стены да землю орать, — спокойно пояснил Еленец.
— Больше жития тут нет, — сказала мать, — так стариной заведено.
Вероятно, она имела в виду варяжскую старину — лет сто назад. Правда, о варягах могла она и не знать ничего. Кто бы здесь мог ей о них поведать?
— А у дружины какое кормление? — выведывал Синюшка. — Тоже татьба?
Хозяева замолчали, обиделись. Мать, понимая, что гости из других мест и ничего обидного в виду не имели, погодя, поведала:
— Дружина выход в Киев возит и купцов наших боронит. А про татьбу не след так гуторить, сынок. Вокруг дюжины купцов за куском для детишек весь город не соберется — нам про свой хлебец думать надобно.
— Простите меня, — извинился Синюшка. — А што ж в дружину не поступите, аль не берут? — Любознательный гость повернулся к старшим братьям.
— Броня нужна, меч, шелом, — говорил Еленец, — а мы все добытое съедаем.
— Сдадим товар, я тебе свой колонтарь пожалую, — сказал старшему Светояр. Хозяева переглянулись.
— Полрезаны вам дадут за весь ваш пушной товар, — со знанием дела объявил Глобка. — Дружина летника ждет — пойдет к Киеву со всяким добром.
— Вам бы перед ними пойти, чтоб на торге барыш взять, пока цена с их приходом не упала, — догадалась мать.
— Люди добрые, нам бы пожить, разузнать путь, да цены киевские, а себя и вас это время прокормим — не гоните допрежь! — загорелся обаянием Светояр.
Синюшка с беспредельной благодарностью оглянулся на друга — не ожидал от него такой прыти!.. А матушке сказал:
— У меня есть серебро, мы заплатим и лося добудем — пока ночью морозцы.
— Живите, жалко, что ль? — ответил за мать Еленец.
— А я думаю: куска нетуть… Ах, разбойник! — выговаривал Синюшке Светояр.
— А ты што, лазил перед самым отъездом, зачем? — Тот лукаво смотрел на товарища.
— Грешен, тож ухватил чутка…
Мужики рассмеялись доверительно и взаимоободрительно, по-дружески переглянулись. Потом уселись на лавку, взвалили колонтари на колени, перебрали колечки, выискивая заржавленные и гнутые. Очищали дубовыми брусочками, выпрямляли зубами, ножами, крепкими пальцами.
— Куяк было бы проще обрядить… — вслух раздумывал Синюшка, деловито расщепеливая на подоле кольчуги комок сгрудившихся и погнутых кол.
— Эта рубаха вечная. Ты носи, опосля сына одаришь — будет его боронить… — тихо, будто себе, сказал Светояр. Вспомнил, что у него самого дочь, задумался о доме.
Мучительно печалился о Стреше. На расстоянии жгуче чувствовал свою вину, свою слабость, корил себя за внезапные, негаданные поступки. Вот и сейчас произошло такое, что предвещало нескорую с ней встречу. Он только что увеличил разлуку с домом, разъялся надолго с женой, своей милой, влюбленной, горячей Стрешей. Захватился давеча корыстью или побуждением ехать куда-то… «А может, мне стало хотеться повидать новое? Где-то через дюжину годов придет возраст, в котором умер мой отец. Он видел Грецию, Киев, а я вот побывал в Булгаре, в Ростове… А что видела Стреша? Что видела мама?.. Как там мама, жива ли?..»