— Назад! — простонал Светя.
Мать за шиворот втащила малого в дом. Коротенькая пика Птаря неуклюже воткнулась женщине в мякоть бедра.
— Да чтоб… — И оплеухой швырнула мальчонку на середину горницы — прямо под ноги Сызу.
— У-у-у! — вознегодовал тот на парнишку и принялся помогать подтаскивать к скамейкам раненого. — Откуда волки-то? Откуда волки-то? — не к месту заладил он.
— Из лесу. Откуда же еще? — звонко ответила пришедшая в себя Стреша.
— Стреша, неси воды. Сыз, помоги Некоше слезть с печи! — командовала Гульна, бросаясь к дверям. — Где же эти черти?!
Отворив дверь, тревожно прокричала в темноту:
— Ярик, Малк, где же вы?
— Идем, мама, — ответили издалека ребята.
Мать, не закрыв двери, с клубами холода заторопилась к старшему сыну. Стреша с Птарем поднесли медный чан теплой воды. Некоша скомандовал:
— Стрешка, закрой дверь — не то Светя от холода помрет! Крови-то в нем уж не осталось!
Гульна охнула и надломлено закричала.
— Да где же эти черти? — Сыз от отчаянного вопля женщины шарахнулся за печку, продолжая наблюдать оттуда. Один глаз у него стал больше другого. Некоша приказал матери раздеть раненого. Сам костлявыми руками рвал чистую тряпку и лентами перевязывал раны. Вернулись с улицы ребята, притащили в дом мертвого волка.
— Еще дергался! — заявил вспотевший Малк.
— Мы его в живот затыкали до смерти! — похвалился Ярик.
Подошедший Птарь принялся рассматривать тушу убитого злодея. Боязливо пинал обмякшее тело мыском своего сапожка — сначала задние ноги разбойника, потом в оскаленные зубы. Все, кто был в избе, смотрели на эту сценку.
Светя едва слышно прохрипел, что, мол, надобно проверить входные ворота. Мать заботливо дрожащей рукой прикрыла его распухшие уста — дабы сын не тратил драгоценные силы на напрасные заботы. Малк и Ярик жестами показали матери, что во дворе все в порядке, подошли ближе к лавке, где лежал раздетый догола Светя. Стреша поливала его из корчика и оттирала запекшуюся на теле кровь своей мягкой, нежной ладошкой.
— Иди отсюда, дура, мы сами! — приказал Малк, и обиженная Стреша отошла. Раненый осклабился измученной улыбкой. Глаза его не раскрывались полностью, но был он в сознании. Гульна стянула Некошину перевязь покрепче и уселась у изголовья сына, запустив осторожно стареющую руку в темно-русые волосы страдальца. Некоша отдал распоряжения обтирать потихоньку раненого, Стреше — стелить на лавках подле печки на тюфяки чистую простынь. Сыза попросил принести корчик меда. Взявшись дружно, осторожно перенесли постанывающего Светю на чистую лежанку, укутали одеялами. Умелый старец напоил его отваром и дал пригубить хмельного меда.
Только Гульна осталась сидеть на окровавленной скамейке. Одна рука ее лежала на коленях, другая — с растопыренными пальцами — на лавке, где покоилась недавно голова сына. Приходилось ей горевать об умерших детях, но то все были новорожденные. Как приехали сюда, никак не удавалось ей родить живучего ребеночка. Все почему-то через несколько дней помирали… Сколько их было — пять, шесть? Никто не считал… Отвели козленочка на требище — и через одного детки стали выживать. Все мальчики!.. Ростана советовала свести не козленка, а козочку. Свели оную, закололи… Кроме этой жертвы еще многое обещали, чувственно прося у истуканов девочку. Сели вдвоем с Ростаной на капище, достали кувшин с хмельным медом, каплями окропили сухую землицу под ногами идолов, и сами испили шипящий и играющий молодой напиток. Домой пришли с песнями, хохоча, свалились с ног… И народилась через год девочка — только не у мужней Гульны, а у вдовой Ростаны…
В горнице восстановилась тишина. Все поглядывали на Светю и Гульну. Молодежь расселась рядом по лавкам. Молча чего-то ждали, подолгу вслушиваясь и всматриваясь в маленькие оконца.
— Ничего, лебедушка, не грусти! Будет твой сынок живехонький- Некоша положил руку на плечо Гульны.
Она сидела на скамье, как большая тряпичная кукла со вставленными вместо глаз сухими коричневыми косточками абрикоса. «Ой, горюшко мне лихо! Потому и утешает меня дед…» — доходил до нее смысл Некошиных слов.
— Раны не смертные, проживет целый век… Пусть поохает-попоет. Не надо ему спать — кто знает, сколько кровушки истекло? Поди и много, но не смертно…
Ишь, слушает, велетень, вежды закатил… Куда полез — голова еловая? — Некоша словами выпускал наружу напряжение. Сыз, услыхав в голосе Некоши нотки брани, встал и, бесшумно пройдя мимо лежавшего Свети, спросил: