Столь внезапное, настырное явление перхающего, кашляющего, гнусного, задрипанного старика вызвало у Алеши изумление, и, разумеется, никак он поначалу не заподозрил, что хнычущая развалина может представлять для него какую-нибудь опасность. Он совершил ту же ошибку, которую в отношении «Пакли» за прошедшие десятилетия совершало множество людей, отнесясь к нему невнимательно; и каждый из них за эту ошибку расплатился, кто кошельком, а кто и головой.
— Тебе, дедок, не в парикмахерскую надо, а на кладбище, — пошутил Алеша и рванул рукав, желая освободиться от мерзкой каракатицы, но только матерьялец затрещал в железных пальцах старика. «Пакля» подобострастно захихикал — кривляния его были ужасны.
— На свиданьице спешишь, — прошамкал он себе в бороду. — Понимаю, милок, понимаю, девица справная — Ася-циркачка. А ты не спеши, уважь чужую старость. Укажи, где парикмахерская.
Алеша опешил, но ненадолго. На донышке сердца закопошилось чувство, похожее на дуновение ночи. Старик отпустил его рукав и забавно потер сухонькие ладошки.
— Ты кто? — спросил Алеша.
— Дед Пихто. Хи-хи-хи!
— Откуда знаешь про Асю?
— И про нее знаю, про голубушку, и про муженька ее законного осведомлен, про Федора Кузьмича. Он ведь тебе, Лешенька, баловство не спустит, коли прознает. Человек он угрюмый, сильный. По канату ходит с малолетства.
Алеша отвел старика под деревья, огляделся, спросил:
— Говори, чего надо, дед?
— Ничего не надо милок. Ишь, грозный какой! Сколь годков-то тебе, голуба? Я чай, не более семнадцати?
— Сейчас тебя отпускаю, — сказал Алеша. — А в другой раз под ноги попадешься, душу вытрясу.
— Ой!
— Стукнешь Кузьмичу, пеняй на себя. Ножки узлом завяжу.
— Ой!
— Веселишься зря, дед. Я тебя не искал, сам на меня наткнулся. Лучше скажи, зачем за мной следишь?
— Не за тобой одним, голубушка моя. Характерец такой любопытный. Про всех все надо знать. Иной раз от подобных знаний большая бывает выгода.
— Надо же, — удивился Алеша, — такого отвратного жука и никто не прихлопнул. Но я это сделаю, не поленюсь, попадись еще разик.
На том расстались. Алеша действительно спешил на свидание. Ася поджидала его у метро «Новокузнецкая». Шесть дней минуло, как она в гостях у него побывала… На высокой родительской кровати Ася с избытком вознаградила юношу за прилежные старания. Поинтересовалась, отпыхавшись:
— Неужто у тебя в первый раз?
— А то!
— Что же с тобой будет, когда заматереешь?
Алеша молчал.
— Тебе было плохо?
— Чего хорошего? Склещенились, как скоты.
Ася обиделась, оделась, ушла. Потом звонила, назначала свидания. Он отнекивался — приближался апрель, выпускные экзамены. Но все-таки Алешу тянуло к ней по ночам. От грешных мыслей кожа парилась. Он решил еще разок на нее глянуть.
Когда увидел, обалдел. Ее тугие волосы катились по плечам, укладываясь в волшебные волны, по стройным икрам вились капроновые змеи, выпуклая грудь под свитерком требовала прикосновения. В очах безрассудство греха. Но Алеша был неумолим. Его сильно старик озадачил.
— Следят за нами гады, — сообщил подружке. — Тебе ничего, а мне башку оторвут.
— Кто следит?
— Лешего подослали. Такая мерзость — не приведи Господь.
Ася думала, он шутит. Они шли по скверику, прижавшись друг к дружке. У обоих была одна мысль: пора, пора где-нибудь поскорее улечься.
— Слетаются, как воронье на падаль.
— Да кто, кто?
— У тебя муж что, придурочный?
— Почему? Он хороший.
— По канату ходит.
— Это же цирк. Я тоже циркачка. Такая работа.
— Если узнает, чего сделает?
Ася задумалась. Она вспомнила Федора Кузьмича, когда он заподозрил в каком-то подвохе клоуна Венечку, безобидного забулдыжку. У него на глаза налетели все непогоды мира. Что-то он такое объяснил Венечке, и тот спешно расторг контракт. Она бросила беззаботно:
— Он не узнает. Он мне верит.
— Тебе? Верит?
— Это тебе странно?
Со скукой Алеша объяснил подружке, что из себя представляет современный человек. Это всего-навсего кусок дерьма, по прихоти природы наделенный умишком. Способный на осмысленные действия, он никакой ответственности за них не несет. Этого нет в его устройстве. Никто ведь не требует от улитки, чтобы она летала. Так же нелепо рассчитывать, что в куске дерьма вдруг обнаружится нравственный стержень.
— Это все ты сам придумал? — удивилась Ася.
— Были предшественники… Ты не ответила.
— Про что?
— Муженек, когда узнает про твои похождения, чего предпримет?
— Ой, лучше об этом не думать.
Пришли они в скверик и начали среди бела дня целоваться. Час целовались, и два, и все никак не могли утолить жажды. Дурацкое это было занятие. Алеша пожаловался, что у него заболела голова. Но главное, он помнил, что завтра контрольная по математике. У него были шансы урвать серебряную медальку, а там хоть трава не расти. Он нацелился поступить в университет. Асины грудки затвердели наконец, как пушечные ядрышки.
Мимо в пролетах ветвей бесперебойно сновали прохожие, и это тоже раздражало Алешу.
— Хочешь, я к тебе завтра приду? — спросила Ася.
— Позвони сначала.
— Ты хоть немного любишь меня?
— Не дури.
В его холодных глазах она прочитала себе приговор. Этот мальчик вообще вряд ли кого-нибудь полюбит. Он ее, бедняжку, слопает целиком. Он уже ее слопал. В его коварной повадке было нечто такое, что одурманило ее. За свои долгие двадцать четыре года она не помнила такого кошачьего наваждения. Этот мальчик и не догадывается, какую власть над ней забрал.
Он проводил ее до остановки и небрежно с ней распрощался, с усмешкой потрепав по плечу. Отвратный старик не выходил у него из головы. Конечно, его подослал Елизар Суренович. Как и тех двоих. Что ему нужно от него? У Алеши появилось ощущение, что за ним кто-то следит недреманный. Тучи сгущались над его бедной головой. Неужели придется вернуть статуэтку? Чушь, не статуэтка нужна пахану. Для чего-то другого понадобился ему Алеша. Но для чего? Вон сколько сил тратят, обкладывают, как волка. Переломают кости, как обнимешь акробатку.
У дома зорко огляделся. Вроде никого. В подъезд зашел с бережением. Во житуха началась. Кабы вместо университета не угодить в ящик. Да нет, рано паниковать. Пока они только пугают. А напугать его невозможно. Правда, Елизар Суренович про это не знает.
«Пакля» прибыл к хозяину для доклада. Расположился на диване и рюмочку коньяку пригубил, улыбался жеманно.
Елизар Суренович его не торопил, потому что любил его разглядывать. Песочный доходяга забавлял и страшил одновременно: в его облике не осталось ничего человеческого, зато явственно проступали черты крупного насекомого. Перевоплощение произошло давно, лишь белесые шрамики на висках, на скулах, на кистях рук указывали на то, что оно имело место и когда-то это унылое существо было, возможно, полноценным человеком.
«Пакля», Бугаев Иван Игнатович, начинал свою служебную карьеру в анналах Третьего отделения агентом на подхвате. При советской власти, особенно в войну, достиг больших высот и почестей, но в хрущевские времена его турнули, и ныне он дотягивал век в прозябании, довольствуясь милостынями Елизара Суреновича. Старик обожал конспирацию. Где он жил, никто не знал: вызвать его можно было по секретному телефону, обронив в трубку парольную фразу. Жалованье от Благовестова он принимал с кислой миной, понимая, что деньги ворованные и за них его могут на старости лет притянуть к ответу. На случай уголовного дознания у него в воротничке рубахи была зашита ампула с быстродействующим ядом. Он не собирался околевать близ тюремной параши. Ни разу даже в алкогольном бреду не испытывал «Пакля» и тени раскаяния за прожитые годы и совершенные дела. Более того, гордился своим прошлым, полагая себя слугой Отечества и мучеником идеи, за все свои подвиги выставленным в конце жизни на поругание; а это, как он знал из Писания, удел большинства святых на Руси.
— Давненько хотел спросить, — прервал затянувшееся молчание Елизар Суренович. — Ты собственноручно пытал людишек или у тебя были подручные?
«Пакля» повел бровками, отчего все лицо у него расплылось в разные стороны, как резиновое. Заметил веско: