Тем не менее игра стоила свеч. Каралекис бросил своих сотрудников на утомительный поиск, который грозил растянуться не на один год. На авиаснимки полагаться бессмысленно: бактериологическую лабораторию слишком просто замаскировать. А программа ЭШЕЛОН, какой бы совершенной она ни была, приносит плоды, только если враг теряет бдительность. Если корейцы нигде не упомянут Чхучхонни, то и ЭШЕЛОН ничего не даст. А ЦРУ вконец облажается.
А может, и нет.
Солнечным февральским вечером в кабинет к Каралекису ворвался Фитч.
— Эпштейн решил нашу проблему, — заявил он.
— Да ну? — с сомнением протянул Каралекис.
— Ну да, — огрызнулся Фитч, рухнул в кресло напротив и бросил на стол папку.
— Что это?
— Старая заявка на грант. Мне о ней рассказал Эпштейн, а я раздобыл копию в Национальном научном фонде.
Каралекис уставился на титульный лист:
Экспедиция к А/Копервику/10/18' От Бентона Киклайтера, доктора медицины, сотрудника Национального института здоровья, и Энн Адэр (университет Джорджтауна)
— "А-Копервик-десять-восемнадцать", — прочитал Каралекис. — Что это значит?
— Это наш единственный шанс, — ухмыльнулся Фитч.
— Неужели?!
— Даю голову на отсечение!
— Не понимаю, — нахмурился Каралекис.
— Это заявка на грант. Некие Киклайтер и Адэр разузнали о захоронении норвежских шахтеров...
— Да уж, сенсация.
— ...и хотят их откопать. Захоронение за Полярным кругом.
— И каким образом это должно нам помочь?
— Шахтеры умерли в восемнадцатом году. Причина смерти не вызывает сомнений, симптомы классические: высокая температура, цианоз, фонтанирующая рвота. Судя по записям, с тех самых пор шахтеры лежат в вечной мерзлоте!
— Да ну?! — Каралекис схватился за папку. — И они считают...
— Ничего они не считают, — пожал плечами Фитч. — Никто ничего не знает. Пока нет экспедиции, не будет и новостей. Но, насколько я могу судить, этот Копервик — город-призрак, который кишмя кишит белыми медведями.
— Ну и что?
— Вот шахтеров и закопали, — объяснил Фитч. — Очень глубоко закопали.
Глава 4
Мурманск, 23 марта 1998 года
— Пункт четыре, — произнес долговязый мужчина, — защитные очки. — Он поднял руку вверх и помахал ими. — Никогда, ни при каких обстоятельствах, ни на минуту не выходите без очков на прямой солнечный свет.
Энни Адэр с тревогой посмотрела на длинный список оборудования, который вдохновенный лектор держал в другой руке. Если по пятнадцать минут останавливаться на каждом пункте, то эти посиделки в тесной душной комнате грозят затянуться на много часов.
Мучитель наклонился, дабы показать, как лучше всего надевать защитные очки, и демонстративно потряс головой, демонстрируя, как плотно они должны сидеть. Выпрямившись, он стал похож на муху с оторванными крыльями.
— Ремешок должен быть прижат, как у подводных очков. Очки ни в коем случае не должны пропускать свет.
Энни подавила зевок и покосилась на Киклайтера. Его нетерпеливость давно стала притчей во языцех. Судя по внешним признакам — Киклайтер раздраженно постукивал ногой и грыз ногти, — он уже готов был взорваться. Старик не умел общаться с людьми и не имел представления об элементарной вежливости. Ему, видимо, и в голову не приходило, что проще выдержать пару часов тягомотины, чем воевать с теми, которым очень обязан.
И которые, кстати, делают тебе большое одолжение.
Обычно транспорт для северных экспедиций заказывают за несколько лет. Поэтому сам факт, что нашелся ледокол, который направлялся куда надо и когда надо, и что этот ледокол готов захватить их экспедицию, это... настоящее чудо. Но так или иначе, оно произошло. На грант, о котором уже год как все забыли, нашлись деньги, а на борту «Рекс мунди»[2] — дряхлого ледокола Национального управления по океану и атмосфере — нашлось место для экспедиции.
Каким образом Киклайтеру удалось все организовать, было непонятно, но дареному коню в зубы не смотрят. Однажды Энни рискнула спросить... и получила в ответ лишь кривую ухмылку.
— Оказывается, у нас есть высокопоставленные покровители.
Да. Ясно, крюк на Копервик означает, что физикам-океанологам придется отказаться от пятидневного отдыха в Осло.
Конечно, ссора с физиками или командой корабля на пользу экспедиции не пойдет. Несмотря на обещанную премию, как только стало известно, что на Копервик едут за трупами, половина моряков уволилась. Замену нашли, но с трудом. У моряков свои предрассудки.
Зануда в очках бубнил что-то про углы отражения и солнечную активность за Полярным кругом. Энни хватило бы терпения слушать эту дребедень хоть целые сутки, но, помимо прочего, она считала своим долгом следить за тем, чтобы ее руководитель не передрался со всеми окружающими. Киклайтер при желании бывал на редкость неприятным. Заметив, что темп, который тот отбивает ногой, все ускоряется, Энни внезапно сказала:
— Хорошо, мы все поняли.
Она постаралась говорить как можно более жизнерадостно, будто теледикторша, объявляющая рекламную паузу.
— Что, извините? — Зануда все еще не верил, что его посмели перебить.
— Видите ли... мы поняли, что нужно везде ходить в защитных очках. — Энни неумело изобразила зевок в надежде, что до мучителя дойдет скрытый смысл ее слов: «Здесь все только что сошли с трансатлантического рейса. Мы страшно устали».
Вместо того чтобы проявить сочувствие, зануда оскорбился. Энни нарушила неписаное правило: новичок не должен перебивать, когда его просвещает профессионал. Даже если новичком окажется прославленный ученый, от него требуется пусть не полное подчинение, но безоговорочная вежливость.
У Энни вырвался нервный смешок, но она не сдалась:
— Послушайте, меня-то не надо пугать снежной слепотой. Со мной она уже случалась.
— Неужели?!
— Да. На горнолыжном курорте. Я уронила очки с подъемника. — Боже! Не хватало только выставить себя полной дурой. — На самом верху я некоторое время вообще ничего не видела.
— Поймите, — ледяным тоном ответил физик после секундной паузы, — ваш опыт — ничто по сравнению с настоящей снежной слепотой. Я говорю не о краткосрочном нарушении ориентации, а о невыносимой, мучительной боли, как будто в глаза насыпали битого стекла. Можно лишиться зрения на несколько дней, если не недель.
На секунду воцарилась тишина — и снова по комнате разнеслась барабанная дробь, хотя и чуть медленнее.
— Мы поняли, — нетерпеливо заявил Киклайтер.
— Прекрасно. — Физик снял очки — вокруг его глаз остались красные круги — и потянулся к защитной маске. — Пункт пять. Когда температура падает ниже, чем...
— Извините, — вмешался Киклайтер, — это, разумеется, не мое дело, но разве вам не придется все это повторять, когда приедет корреспондент? Может, разумнее пока отложить инструктаж? Ведь ему зрение и прочее потребуется не меньше, чем нам.
— Какой еще корреспондент? — сверкнул глазами зануда, и Энни подумала: «Все. Он нас ненавидит».
— Некий Дейли...
Раздался стук в дверь, и, не дожидаясь приглашения, вошел тощий белесоватый человек, главный из физиков, как с трудом припомнила Энни.
— Марк, закончишь инструктаж на борту, — приказал он. — Надвигается сильный шторм. Капитан говорит, если не отплыть через пару часов, придется еще дня три тут сидеть.
— Отплываем? — переспросил Киклайтер. — Но...
— С этим к капитану, — отрезал океанолог. Насладившись произведенным эффектом, он объявил: — Двадцать минут на сборы — и на улицу! К гостинице подъедет автобус.
Физик Марк уже запихивал оборудование в огромную синюю сумку.
— А как же Фрэнк Дейли? — не выдержала Энни.
— Кто это такой? — переспросил Марк.
— Наш репортер, — объяснил Киклайтер.
— Мы же договорились! — воскликнула Энни. — Господи, ведь ему сюда через полмира лететь!