Он нагнулся, чтобы поймать ее, но она выскользнула у него из рук. С бесконечными предосторожностями он пополз за ней на коленях, и мешок за его спиной казался огромным щитом, как у большой черепахи. Добравшись до места, где остановилась лягушка, он нацелился, выбросил вперед обе руки, ткнулся носом в траву и встал с двумя пригоршнями земли в руках, но без лягушки. И, сколько он ни искал, найти ее уже не мог.
Поднявшись на ноги, он увидел вдали двух человек, которые направлялись к нему, делая какие-то знаки. Женщина махала зонтиком, мужчина, в одном жилете, нес сюртук на руке: Наконец женщина пустилась бежать, крича:
— Сударь! Сударь!
Он отер лоб и откликнулся!
— Сударыня?
— Сударь, мы заблудились, совершенно заблудились!
Ему было стыдно признаться в том же самом, и он солидно заявил:
— Сударыня, вы на дороге в Версаль.
— Как на дороге в Версаль? Но ведь мы же идем в Рюэй!
Он смутился, однако ответил с апломбом:
— Я сейчас совершенно точно покажу вам по штабной карте, что вы на дороге в Версаль.
Подошел муж. Вид у него был растерянный, подавленный. Жена, молоденькая, хорошенькая, энергичная брюнетка, накинулась на него:
— Подойди-ка, посмотри, что ты наделал: оказывается, мы около Версаля! Взгляни на штабную карту, которую этот господин так любезно готов тебе показать. Да только разберешься ли ты в ней как следует? Боже мой! боже мой! бывают же такие тупицы! Я говорила тебе, что надо свернуть вправо, но ты, конечно, не захотел. Ты всегда убежден, что все знаешь!
Бедняга-муж, казалось, был в отчаянии.
— Но, дорогая, ведь ты же сама... — начал он было.
Но она не дала ему договорить и принялась попрекать его всею их жизнью, начиная с самой свадьбы и до настоящей минуты. А он бросал унылые взгляды на лес, как будто хотел разглядеть самую его чащу, и время от времени, словно теряя рассудок, испускал пронзительный крик, нечто вроде «тииить»; это, по-видимому, ничуть не удивляло жену, но приводило Патиссо в полное недоумение.
Вдруг молодая женщина с улыбкой обратилась к чиновнику:
— Не разрешите ли, сударь, присоединиться к вам? А то мы опять заблудимся и еще заночуем в лесу.
Он не мог отказать и поклонился с тревогой в сердце, не зная, куда их поведет.
Они шли долго; муж продолжал кричать «тииить»; настал вечер. Медленно поднималась пелена тумана, расстилающаяся в сумерках над полями. В воздухе веяло поэзией, сотканной из той особой, упоительной свежести, которая наполняет лес с приближением ночи. Молодая женщина взяла Патиссо под руку; ее розовые губки продолжали извергать упреки по адресу мужа, который, ничего не отвечая, все громче и громче завывал «тииить». Наконец чиновник спросил у него:
— Почему вы так кричите?
Тот со слезами на глазах ответил:
— Зову мою бедную собачку, она убежала.
— Как, у вас убежала собака?
— Да, она выросла в Париже и никогда не была за городом. Как увидела зелень, до того обрадовалась, что принялась скакать, точно бешеная. Она умчалась в лес и не возвращается, сколько я ее ни зову. Теперь еще там сдохнет с голоду... Тииить!
Жена пожала плечами:
— Такие дураки, как ты, не должны держать собак.
Вдруг он остановился, лихорадочно ощупывая себя руками. Она взглянула на него:
— Ну, что еще такое?
— Я забыл, что несу сюртук в руках, и выронил бумажник, а в нем деньги...
На этот раз она чуть не задохнулась от злости:
— Ах, так!.. Ступай же ищи его!
Он кротко ответил:
— Хорошо, милочка, но где же я с вами встречусь?
— В Версале! — храбро заявил Патиссо.
Он слышал, что там имеется гостиница «Резервуар», и назвал ее. Муж повернул обратно и, нагнувшись, беспокойно оглядывая землю, удалился, поминутно крича: «тииить». Он медленно исчезал, пока сгущающийся мрак не поглотил его окончательно; но голос, где-то очень далеко, продолжал жалобно выкрикивать свое «тииить», все пронзительнее, по мере того как темнела ночь и угасала надежда.
Очутившись в этот томный вечерний час под густой сенью деревьев наедине с незнакомой хорошенькой женщиной, опиравшейся на его руку, Патиссо был приятно взволнован.
Впервые за всю свою эгоистическую жизнь он начал постигать прелесть и поэзию любви, сладость самозабвения, участие окружающей природы в наших ласках. Он искал любезные слова, но не находил их. Тем временем показалась проезжая дорога, справа появились дома, навстречу попался прохожий. Патиссо с трепетом спросил его, что это за местность.
— Буживаль.
— Как Буживаль? Вы уверены?
— Еще бы, я здешний.
Женщина смеялась, как сумасшедшая. При мысли о заблудившемся муже она начинала хохотать до колик. Пообедали на берегу реки в деревенском кабачке. Она была очаровательна, оживлена, рассказывала множество смешных историй, начинавших кружить голову ее соседу. Потом, уходя, вдруг воскликнула:
— Ах, чуть не забыла! У меня нет ни единого су, ведь муж потерял бумажник.
Патиссо засуетился, вытащил кошелек, с готовностью одолжить ей сколько нужно, и вынул луидор, считая, что предложить меньше неудобно. Она молча протянула руку, взяла деньги, сдержанно промолвила «мерси», улыбнулась, кокетливо завязала шляпу перед зеркалом, не позволила себя провожать, потому что теперь она знает, куда идти, и наконец исчезла, упорхнула, как птица. Помрачневший Патиссо мысленно подсчитывал дневные расходы.
На следующий день у него разыгралась такая мигрень, что он не пошел в министерство.