Стена за спиной Ферро обрушилась, каменные плиты рассыпались по площади. В проломе возник гигант с деревянной дубиной, утыканной железными шипами. Пыль толстым слоем покрывала его длинную бороду и латы. За ним проследовали двое – мужчина и женщина, – оба гладкокожие, с юными лицами и древними черными глазами. Ферро, оскалившись, выхватила из ножен меч. Металл тускло блеснул. Может, и не поможет, но клинок в руке придавал уверенности.
– Добро пожаловать всем! – произнес Байяз. – Я заждался вас, Мамун.
Первый из едоков недоуменно нахмурился, осторожно переступил через обезглавленное тело.
– А мы тебя, – ответил он.
Люди в белом спрыгнули с крыш на площадь и гордо выпрямились. Четверо. По одному в каждом углу.
– А где эта крадущаяся тень, Юлвей?
– Он не смог к нам присоединиться.
– Захарус?
– Прозябает в руинах запада, лечит труп припарками.
– Конейл?
– Не может забыть, кем она была, и думать не желает о том, что придет.
– Значит, ты остался в одиночестве, если не считать вот эту… – Мамун обратил пустой взгляд на Ферро. – Странная она.
– Да, странная. С ней непросто, однако кое-что она умеет.
Ферро оскалилась, но промолчала. Если дойдет до разговоров, за нее все скажет меч.
– И да, – пожал плечами Байяз, – я сам себе лучший компаньон.
– А что тебе еще остается? Орден свой ты сам уничтожил – из-за гордыни, гонора и жажды власти.
Из переулков и дверных проемов на площадь вступали люди в белом – кто неторопливо, кто величаво, поодиночке и парами, держась за руки, как влюбленные.
– Тебя всегда прельщала только власть, а теперь у тебя ее не осталось. Первый из магов – и последний.
– Похоже, что так. Ты доволен?
– Я не нахожу в этом удовольствия, Байяз. Это необходимость.
– Ах, так это праведная битва? Священный долг? Крестовый поход? По-твоему, Господь благоволит твоему подходу?
Мамун пожал плечами.
– Господь благоволит исходу.
Люди в белом заполонили площадь, выстраиваясь по периметру. Они двигались с небрежной грацией и силой, уверенные в собственном превосходстве, невозмутимые в своем величии. Ферро хмуро следила за ними, одной рукой крепко ухватив Семя, а другой – меч.
– Если у тебя есть план, – прошипела она сквозь зубы, – самое время приступать.
Но первый из магов смотрел на фигуры в белом, дергая щекой, нервно сжимая и разжимая кулаки.
– Жаль, что сам Кхалюль не смог пожаловать. Хотя, как я погляжу, нескольких друзей привел.
– Сотню, как и обещал. Некоторые заняты делами в городе и сожалеют, что не смогут прийти. Но большинство явились – ради тебя. Не беспокойся, их более чем достаточно.
Едоки молчаливым кольцом окружили центр площади, где стоял первый из магов. Ферро Малджин, конечно, не знала, что такое страх.
Однако силы были неравны.
– Ответь мне, – сказал Мамун, – раз уж мы дошли до конца. Почему ты убил Иувина?
– Иувина? Ха! Он хотел изменить мир к лучшему – улыбочками и благими намерениями. Благие намерения ни к чему не приводят, а без боя мир изменить невозможно. Уверяю тебя, я никого не убивал. – Байяз покосился на Ферро. В глазах мага горел лихорадочный блеск, на голом черепе сверкали капли пота. – Какая разница, кто кого убил тысячу лет назад? Все дело в том, кто умрет сегодня.
– Верно. А теперь ты наконец судим будешь.
Медленно, очень медленно круг едоков начал сжиматься. Люди в белом медленно двигались вперед, все как один, смыкая кольцо.
Первый из магов хмуро улыбнулся.
– Да, Мамун, поверь мне, суд свершится. Магия покинула мир. Мое искусство – бледная тень того, чем оно когда-то было. Но ты, насыщаясь человечиной, позабыл, что знание – корень силы. Высокому искусству меня научил Иувин, а Делание я почерпнул у Канедиаса.
– Этого недостаточно, чтобы нас одолеть.
– Разумеется. Потребуется что-то более зловещее.
Воздух замерцал над плечами Байяза. Едоки замерли, вскинули руки, закрывая лица. Ферро сощурилась, но не ощутила ничего, кроме робкого дуновения ветерка. Ленивая волна воздуха пробежала от первого из магов, подняла с земли опилки и белым облаком сдула их к самому краю площади Маршалов.
Мамун взглянул под ноги и недоуменно свел брови. Среди каменных плит тускло мерцали под неярким солнцем полосы металла. Искусно сплетенный гигантский узор: пересекающиеся круги, линии и символы – покрывал всю площадь.